О. Пинто - Охотник за шпионами

В комнате не было слышно ни единого звука, кроме мерного тиканья часов. Секунды одна за другой приближали Мажи к роковому концу. Устремив свой взгляд в пол, он дышал очень тихо, словно преднамеренно сдерживал дыхание. В окна с улицы врывались нетерпеливые гудки машин, напоминая о том, что шумная трудовая жизнь Лондона идет своим чередом. Секундная стрелка сделала один оборот. Мажи, опустив голову, стоял на том же месте. Ничто не говорило о том, что он перестал владеть собой. Один из часовых переступил с ноги на ногу, и в абсолютной тишине этот звук прозвучал как пистолетный выстрел.

Две минуты истекли. Я положил часы в карман и внимательно посмотрел на Мажи.

— Подсудимый, вы хотите что-нибудь сказать?

Он посмотрел мне прямо в глаза.

— Ничего.

— Это ваше последнее слово.

Я стал медленно подыматься со стула.

— Вы сами виноваты в своей смерти. Сейчас я объявлю приговор.

Покрыв голову черным шелком, я произнес слова, которые в английском суде слышит каждый приговоренный к смерти:

— Суд постановил, что отсюда вас отправят в тюрьму и оттуда — на место казни; вы приговорены к смертной казни через повешение; ваше тело будет погребено на кладбище тюрьмы, где вы будете находиться перед казнью… да простит господь грехи ваши.

Я сел и стал внимательно смотреть на подсудимого. Несколько секунд я ждал, что Мажи сдастся, но он не шевельнулся и продолжал смотреть в пол. Я кивнул часовым, чтобы они увели его. В этот момент у меня в голове мелькнула мысль: а вдруг Мажи догадался, что весь этот спектакль был разыгран для него. Едва за ним закрылась дверь, как в комнате послышались вздохи облегчения. Офицеры зашевелились, и напряжение ослабло.

Но все чувствовали себя неловко. Взгляды всех находящихся в комнате были устремлены на меня. Наконец начальник школы, прокашлявшись, пробормотал то, о чем думали все.

— Что же нам теперь делать?

Краска смущения залила мое лицо. Оригинальный план провалился с треском. Ничего не испугавшись, подсудимый в недоумении только пожал плечами. Хорошо еще, что он не засмеялся, это было единственным утешением. Все мы остались в дураках и в первую очередь я — выдумщик этой глупой идеи. Собравшись с мыслями, я ответил:

— Джентльмены, давайте подождем еще минуту, две. Может быть, заключенный одумается и…

Мой голос стал падать, и я стал чувствовать скептические улыбки.

В это время кто-то постучал в дверь. Через минуту она раскрылась, и мы увидели часового, который конвоировал Мажи.

— Сэр, — сказал он, отдавая честь, — заключенный спрашивает, можно ли ему поговорить с вами.

Едва сдерживая улыбку и стараясь избегнуть самодовольного тона,я ответил:

— Введите его.

И снова я увидел перед собой Мажи.

— Что вы хотите? — отрывисто спросил я его.

Уродливо поднятая верхняя губа Мажи искривила его лицо в вечной полуулыбке. Сейчас же он широко улыбался.

— Сэр, я хочу рассказать всю правду, — сказал он по-английски.

От неожиданности я откинулся назад. Мажи говорил на языке, которого, как предполагалось, он не знал, к тому же его акцент и манера обращения выдавали в нем иностранца.

— Да, — ответил я, — вам лучше во всем признаться. — Вы канадец?

— Да, сэр, канадский француз.

Итак, одна задача была решена. Мажи и его друзья дезертировали из частей канадской армии, дислоцированных в Англии. Но это было только начало, и в дальнейшем мне предстояло распутать этот огромный клубок лжи.

Не успел Мажи прийти в себя, как я засыпал его вопросами. Прежде всего мне хотелось выяснить два вопроса: во-первых, почему он так упорно не желал говорить правду, и, во-вторых, где его военная форма и солдатская расчетная книжка. С момента побега из армии до ареста Мажи и его товарищи должны были как-то существовать, но где они доставали деньги?

Ответ на первый вопрос показался мне правдоподобным. Мажи дезертировал уже восемь раз. В последний раз его предупредили, что еще одно такое преступление — и он заработает по меньшей мере два года тюремного заключения в «оранжерее» Альдершота. (Так называли военную тюрьму, которой солдаты боялись больше всего и говорили о ней шепотом.) Чтобы не попасть в эту тюрьму, Мажи и выдумал историю с лодкой и упорно придерживался ее, пока не увидел, что ему угрожает нечто худшее.

Мажи рассказал, что расчетную книжку он сжег, после того как убежал из лагеря. История же с формой выглядела так. В Сохо один незнакомец в обмен на его поношенную форму дал ему довольно приличный гражданский костюм и немного денег. Мажи не знал имени своего спасителя и сам не понимал, почему этот человек совершил донкихотский поступок.