Рассказывала я Владимиру Ильичу подробно о борьбе за выборы в Военно-промышленный комитет со слов одного из выборщиков, Дунаева, который сам написать ему не собрался. Шляпников в свои приезды в Питер заходил обыкновенно ко мне, расспрашивал о положении дел у нас и вообще в России и рассказывал подробно о загранице и тамошних настроениях. У меня на квартире происходили и некоторые свидания с ним — Шведчикова, Фаберкевича. Виктора Тихомирнова и других.
Из-за больших строгостей и исключительного безлюдия того времени вследствие высылок, арестов, мобилизации и широко разлившегося в первое время шовинизма было чрезвычайно трудно наладить что-либо в то время, и Бюро ПК оказалось, как я отмечаю, мертворожденным. Фактически — как я говорю в письме от 27 апреля 1916 г. — вопросы Бюро разрешались пишущей эти строки («Джемсом») и Шведчиковым («Костя», «Олег»). На нас лежало кроме переписки добывание средств, налаживание транспорта, сношения с ПК и, по возможности, с Москвой и некоторыми провинциальными городами. Если принять во внимание, что оба мы за этот период сидели в тюрьме — я с июля по октябрь 1916 г., а Шведчиков с ноября по январь, что у меня с октября до революции были ежемесячно обыски, закончившиеся арестом в феврале, то будет понятно, насколько спотыкаясь, насколько через пень колоду должна была идти наша работа в это время.
Со средствами было очень плохо. Помню сопряженный с массой хлопот и неудач вечер-концерт, устроенный созданной нами дамской комиссией, которая к концу вся разбежалась и разъехалась, забросив дела почти на меня одну, — предприятие, едва закончившееся покрытием расходов. Транспорт, который тоже должен был давать средства, налаживался туго. Ездила я по поводу него в Териоки для переговоров с депутаткой сейма Марией Кархинен и, помнится, вторично для получения литературы. Не раз жалуюсь я в письмах, что нелегальные издания получаются лишь в единичных экземплярах, что не дает возможности собирать деньги на транспорт. По той же причине отчасти поддерживала я и «Коммуниста», к нам попал лишь первый номер. С удовольствием и нарасхват читаемый, он дал нам некоторые средства. Александр просил меня тогда написать об этом Ильичу и поддержать журнал, о лицах, издававших который отзывался с величайшей похвалой — и вообще, и как о людях, стоящих всецело на нашей позиции. Только недоразумениями, вызванными большим расстоянием между ними и нашим ЦК, да еще излишней нетерпеливостью Владимира Ильича объяснял он возникшие разногласия. Я, конечно, не могла судить по одному номеру о глубине разногласий, о которых слышала от одного Александра. А главное, я страшно ухватилась за мысль получать от этой группы, из больших, так сказать, пределов досягаемости, популярную литературу о лозунгах ЦК во время войны, о гражданской войне. Настолько насущна была потребность в ней в то время, так трудно было, не имея ее, защищать наши взгляды при широко развившемся тогда шовинизме! В письмах своих в ЦК я несколько раз повторяю просьбу дать нам популярную литературу на эту тему. Вследствие этого я, опираясь на мнение нашего кружка, и заступилась за «японцев» перед Владимиром Ильичем.
Как видно из писем, мне за это заступничество нагорело. Конечно, Ильич рассердился тем больше, что знал о моем полном незнакомстве с этой группой и ее взглядами.
Но лишь теперь, познакомившись с письмами Шляпникова этого периода, поняла я, почему мне так сильно нагорело. Лишь теперь стало для меня вполне ясно, почему Ильич нашел нужным написать Александру, что я «никогда не разбиралась в политике, всегда стояла против раскола».
Ну, конечно, после такого «требования» Ильич захотел прежде всего отвести это второе, неожиданно также «требующее» лицо. А Шляпников настолько мало знал Ильича, что считал возможным
подобным методом добиться от него изменения его взглядов. А чтобы достигнуть этого вернее, он написал и от моего имени в такой форме, на которую я его не уполномачивала и к которой никогда в своей переписке не прибегала. Как видно из моего письма от 7 июня, я лишь «пожалела о разрыве с японцами». Это нечто совсем иное.
Ульянова-Елизарова А. И. В. И. Ульянов (И. Ленин). Краг кий очерк жизни и деятельности. М., 1934. С. 147 — 153
1. Мать — Анна Алексеевна Ульянова (Смирнова), сестры — Мария Николаевна и Федосья Николаевна. Ред.
2. Петрашевцы — члены кружка русской дворянской и разночинной интеллигенции, существовавшего в 1845–1849 гг. в Петербурге под руководством M. В. Петра-шевского. Петрашевцы были последователями идей утопического социализма, сторонниками уничтожения самодержавия и крепостничества. В 1849 г. петрашевцы были арестованы. Часть из них была сослана на каторгу в Сибирь, другие отправлены в арестантские роты и в действующие полки на Кавказе. Ред.
Читать дальше