Константин Феоктистов - Траектория жизни. Между вчера и завтра

Прошло почти сорок лет с начала полетов человека в космос. Что же принесли эти полеты гражданам страны, которые оплачивали эти дорогостоящие работы? Что бы ни говорили политики и чиновники, оплачивало эти работы общество в целом, трудящиеся, налогоплательщики, отдававшие часть ими заработанных денег государству. Так вот люди, которые платили, ничего не получили. А кто же получил?

Ну, во-первых, политики, руководители государств получили материал для доказательства своей мудрости и преимуществ государственного строя, который они представляли («социализм — стартовая площадка для проникновения человечества в космос»). Или результатом «освоения космоса» явилось восстановление престижа страны как лидера технического прогресса человечества («припев» к лунной экспедиции — оказывается, 25 миллиардов долларов было заплачено американцами за престиж, в котором сомневались, по-видимому, только конкурирующие между собой политики). Но это, в конце концов, их дело, а не налогоплательщиков. Налогоплательщики не должны оплачивать частные расходы нанятых слуг.

Во-вторых, инженеры, врачи и другие специалисты, работавшие в области пилотируемых полетов, научились делать космические корабли и орбитальные станции, обеспечивать жизнь человека в условиях полета. Они получили в свое распоряжение заводы, деньги, построили испытательные стенды, центры связи и управления, научились управлять этими полетами. Получили экспериментальный материал для реализации возможностей человека жить и работать в условиях невесомости и созданных ими конструкций.

Но этот опыт и знания носят, так сказать, инструментальный характер. Этот опыт и знания нужны для того, чтобы на орбите выполнять работу, наблюдения, исследования в интересах нанявших их налогоплательщиков. Потому что до сих пор пилотируемые полеты правительства оплачивали не из своих денег, а из денег общества. А вот сами работы, наблюдения, исследования пока не принесли людям ни материальной пользы, ни новых возможностей для производства, экономики, ни новой информации о мире, в котором мы живем. Вот автоматические космические аппараты связи и ретрансляции телевизионных передач, контроля поверхности Земли, навигационных измерений, астрофизических исследований звезд и галактик принесли и конкретную пользу, и новую информацию. Обидно это сознавать, но это так. Я не утверждаю, что и впредь толку от пилотируемых полетов будет как от козла молока. Факт этот говорит только о том, что мы действовали слишком примитивно и до сих пор не добились того, чего хотели: открыть для людей новую сферу деятельности. Пока мы даже еще не поняли, где, в какой области работы на орбите человек может оказаться настолько эффективен, чтобы затраты на его полет на орбиту оправдывались.

Какую роль в этом деле сыграли сами космонавты? Никакой. Правда, они резонно могут возразить, что во время полета делали то, что им поручали, а иногда и больше. Действительно, не вооруженные идеями, инструментами они и не могли что-то полезное сделать не для посылавших их инженеров, а для людей вообще. А сами они этих идей генерировать не смогли и обвинять их за это никак нельзя.

Но вот с чем пришлось столкнуться. Одной из важнейших «инструментальных» задач первых десятилетий космических полетов была оценка границы длительности безопасного пребывания и работоспособности человека на орбите в условиях невесомости, в условиях жизни и работы на космических кораблях и орбитальных станциях. На животных такой эксперимент ставить практически невозможно: они не могут отринуть сигналы непрерывного падения и качки, не могут убирать свои испражнения, не могут выполнять физические упражнения. Многого они не могут. Поэтому практически оценить допустимые сроки пребывания человека на орбите можно только в прямых экспериментах в самих пилотируемых полетах с постепенным наращиванием длительности полета. Конечно, это опасный и жестокий способ, но другого найти мы не смогли. В таких экспериментах, начавшихся примерно с семидесятого года, космонавты рисковали своей жизнью или, может быть, чем-нибудь еще. Кстати, американцы пошли тоже по тому же пути: длительность первой экспедиции на станцию «Скайлаб» была около месяца, второй около двух месяцев, а третьей — около трех месяцев.

Когда мы начали увеличивать продолжительность полета, то натолкнулись на решительное противодействие космонавтов. Можно было понять первых космонавтов, летавших всего по нескольку дней: период адаптации к невесомости, как правило, продолжается от одного до пяти — семи дней. И в этот период большинство чувствует себя, мягко говоря, дискомфортно. Поэтому тогдашние утверждения типа «уже пять суток — на пределе выживания» можно понять. Но потом, когда выяснилось, что после окончания периода адаптации вроде бы уже можно жить и работать более-менее нормально, возражения против наращивания продолжительности полетов становились все более категоричными. Опять же можно было понять Елисеева. Он в то время уже был и руководителем полета, и отвечал в нашем КБ за состояние и работоспособность экипажа станции, и ощущал себя кем-то вроде представителя профсоюза космонавтов, обязанного заботиться об их здоровье, об их интересах. Но сами-то космонавты неужели не помнили о том, что их никто не агитировал и не тащил на эту работу, никто не заставлял идти на риск. Это профессиональный риск, риск, связанный с тем, что они взялись быть первопроходцами в этом деле. Не все, конечно, возражали. Некоторые проявили настоящий профессионализм. Но их оказалось мало.