Карл Кноблаух - Кровавый кошмар Восточного фронта

Снова выстрел, и снова русский повалился в своем укрытии. Я посмотрел на север. Я не поверил своим глазам. Прорвавшиеся через имперскую дорогу к Роминте гренадеры отходили. Штурмовые орудия тоже скрылись в Петерстале. Накатывалась волна «Т-34». Отступление гренадеров приобретало пугающие формы. Между Шварценау и Петерсталем я уже не видел ни одного немецкого подразделения. Я думал, как мне предотвратить обход противником моего левого фланга. Сначала я должен вызволить своих людей из ужасного положения. Но как?

Оставлять позиции без приказа не годится. Мне нужно решение командира, а он — в Шварценау.

— Посыльного в батальон. Кто пойдет?

Вызвался обер-ефрейтор. Я объяснил ему, в чем дело:

— Попробуйте найти командира батальона в Шварценау. Доложите, что рота залегла здесь и будет уничтожена, если тут останется. Доложите, что я прошу разрешения отойти в Шварценау. Если командир согласится, нужно выпустить две белые ракеты. Сейчас побежите по склону в лощину. Там «Иваны» вас не увидят. Потом попробуете выйти на дорогу в Шварценау. Если попадете под обстрел, лежите до тех пор, пока вам не покажется, что «Иван» про вас забыл! Все понятно?

Обер-ефрейтор побежал по склону — без шлема и карабина. Он пропал в лощине, а потом показался на противоположном склоне у дороги на Шварценау, почти в 600 метрах от населенного пункта. Мы наблюдали за ним неотрывно. Вот он прошел еще 200 метров.

Теперь русские очухались. Открыли пулеметный огонь. Посыльный залег. Я посмотрел в бинокль: не шевелится.

— Приготовить пулемет! Открыть огонь по русским на имперской дороге, как только наш человек поднимется!

Минута шла за минутой.

— Он снова побежал, господин лейтенант! Действительно, он побежал, но шаги его стали короче и темп замедлился — он бежал в гору.

Русские тоже заметили движение у дороги и открыли огонь. Наш пулемет заставил их на какое-то время замолчать. Но потом по нашему посыльному ударила противотанковая пушка — он залег.

Мы ждали: две минуты, пять минут, десять… Я заметил, как взгляды моих людей устремились на меня. Все ждали моих слов. Я посмотрел в бинокль. Посыльный лежал под плодовым деревом с расщепленным стволом. Положение его тела было неестественным. Прячущийся так лежать не может. Он был мертв.

Мои люди ничего не спрашивали. Они уже знали, что мы потеряли товарища.

Прошло полчаса. В укрытиях роты по-прежнему никто не может пошелохнуться. Надо что-то делать. Принимать решение без согласия командира батальона. Кто-то обращается ко мне — тот самый, который попал в плен между Эбенроде и Гумбиненом и убежал от расстрела.

— Если вы сочтете правильным, я попытаюсь прорваться в Шварценау!

Немного помедлив, я согласился. Я не приказывал. Он тоже оставил шлем и карабин. Без ремня он побежал вниз по склону. Я приказал пулеметчику занять позицию.

Наш человек добрался до противоположного склона. Он не бежал. Он шел и падал через каждые 20 метров или когда по нему стреляли. Наши взгляды были прикованы к нему. Русские усилили огонь. Стреляли по нашим позициям и по нашему посыльному. Снова начала стрелять противотанковая пушка.

Я приказал пулеметчику вести огонь по левому флангу русских. В Петерстале наши штурмовые орудия вели неравный бой с «Т-34».

Наш посыльный опять двинулся вперед. Мои руки, державшие бинокль, дрожали.

Снова выстрелила противотанковая пушка. Посыльный залег. Мы ждем пять минут, десять минут, пятнадцать минут — не шевелится. Мои ладони стали влажными. Мои люди смотрели на меня, я смотрел в пустоту.

— Он поднялся! Он бежит! — крикнул кто-то рядом со мной.

Я закричал пулеметчикам громче, чем это было обычным для меня:

— Ну стреляйте же, стреляйте!

Пулемет молотил по русским позициям вдоль дороги.

Я снова взялся за бинокль. Посыльный бежал, падал, залегал, вскакивал и снова бежал, пока не скрылся в лощине. Он добрался до Шварценау. Мы молча смотрели друг на друга. Ефрейтор рядом со мной сказал:

— Во дает парень! Во дает! — и отвернулся.

Я снял шлем и промокнул пот со лба.

В тот момент мне вдруг стало ясно, насколько фатальным может оказаться принятие незнакомой роты во время боевых действий, когда нет никакой возможности познакомиться с людьми своего подразделения. Я же почти не знал ни одного своего солдата по фамилии. Некоторых только сейчас увидел впервые.

Кто такой командир их роты, солдаты тоже не знали. Но вот что удивительно: лейтенант есть лейтенант. И совершенно все равно, как его зовут и откуда он взялся. У него есть приказ, у него есть ответственность за выполнение задачи и за жизнь своих людей. И я находился под впечатлением того, какое доверие проявили молодые солдаты по отношению ко мне, чужому лейтенанту.