Морис Бувье-Ажан - Аттила. Бич Божий

По каким же дорогам они шли?.. Был ли это один путь для всех или сразу несколько направлений? Конечно же, не может быть и речи об одной массовой эмиграции или серии волн переселения по одному проторенному маршруту. Гунны могли пройти к северу от Алтая, через впадину, которая стала озером Балхаш, к северу и югу от Небесных гор — Тянь-Шаня, к северу и югу от Крыши мира — Памира. Дороги вели к югу от Урала, к Аральскому, затем к Каспийскому морям, оттуда — на Кавказ и на Волгу. Большие колонии «белых гуннов» закрепились в каспийском регионе, «черные гунны» осели в уральском, однако расселение не завершилось и из этих районов концентрации выплескивались новые волны переселенцев. Но, кочуя по свету, гунны уже сохраняли связь с основными базами и помнили, откуда пришли. Между Волгой и Дунаем образовалась связующая цепочка поселений оседлых гуннов. Стратегическая система таких стойбищ обозначила пути, по которым гунны пробирались с одного конца Империи до другого. Намерения и сила этого народа, кочевавшего на огромных пространствах и ставшего соседом Империи, уже начинали вызывать беспокойство в Константинополе.

Как только Эбарс получил сведения о положении на Кавказе, он спешно собрался в поход. Роас, должно быть, завидовал ему, так как вынужденное бездействие начинало его тяготить. Ведь в это время вестготы Алариха разграбили весь Балканский полуостров, а после гнусного убийства Стилихона императором Гонорием вторглись в саму Италию, и в 410 году Аларих взял штурмом, разграбил и сжег Рим! А Гонорий, укрывшись в защищенной болотами Равенне, даже не призвал на помощь гуннов Роаса! И Роас решил ждать: рано или поздно он еще понадобится.

Но что его выводило из себя, так это терпимое — зачастую поневоле! — отношение Западной Римской империи ко всем этим франкам, вандалам, бургундам и даже вестготам, которые оседают в Галлии или перебираются в Испанию и Северную Африку, тогда как он, римский полководец, не имеет права даже ступить на другой берег Дуная. Это определило его политику. Будучи «союзником» Рима, он считает себя — и желает, чтобы таковым его считали другие, — территориальным правителем задунайского края и не упускает случая напомнить об этом обоим императорам: никто не проникнет на «его» земли без его согласия.

Пока что его претензии игнорировались. Вскоре после своего возвращения Аттила предпринял ряд поездок по основным гуннским племенам к северу и востоку от его родного клана и понял причину такого отношения: несмотря на заключение союза, Константинополь вел тайные переговоры с не-гуннскими народами, чтобы в нужный момент натравить их на гуннов. Пока что Аттила не мог ничего сделать, кроме как сообщить об этом Аэцию, будучи уверенным, что и тот возмутится подобным двурушничеством и через своих многочисленных легатов, отправлявшихся из Равенны в Константинополь, убедит Византию отказаться от этой игры.

О весьма длительном периоде жизни Аттилы, с восемнадцати до двадцати шести лет, т. е. с 413 по 421 год, мало что известно. Тем не менее, хотя мы не можем установить точную хронологию событий, но можем с уверенностью утверждать, что деятельность Аттилы была разнообразна и всегда большой политической важности.

Роас призвал племянника, чтобы приобщить его к управлению страной. У него имелся и другой племянник, старший брат Аттилы — Бледа, но тот был туповат и к тому же пьяница. Однако это не мешало дяде нежно его любить и делать все, чтобы заставить его взяться за ум, но ответственного поручения старшему племяннику доверить было нельзя. С отъездом Эбарса потребовался помощник, и Роас послал за Аттилой. Нет подтверждений ни достаточно распространенному мнению о недоверии в отношениях между племянником и дядей, ни будто бы проявленному Аттилой нетерпению заполучить власть.

Как уже говорилось, одним из первых выполненных Аттилой заданий был объезд соседних дунайских племен. Затем Роас поручает ему ведение пропаганды, т. е. внушение другим гуннским вождям мысли, что он, Роас — самый главный. Следовало уважать их «независимость», но при этом убедить их признать Роаса и его преемников — а значит, и самого Аттилу — верховным вождем, кем-то вроде императора. То маня пряником, то грозя кнутом, рассыпая подарки вперемежку с угрозами, понимая, что, работая на Роаса, он работает на самого себя, Аттила блестяще справляется с поручением. Об этом становится известно Аэцию и обоим императорам.

Теперь Аттила причастен власти, которую уже можно назвать императорской. К тому же позиция обеих римских империй побудила Роаса четко обозначить границы своих владений.