Гюнтер Банеман - Побег из армии Роммеля. Немецкий унтер-офицер в Африканском корпусе. 1941—1942

Я чувствовал сильную боль в ступнях и понял, что порезал их об острые камни, но сейчас это казалось мелочью.

Затем я вдруг увидел памятник на вершине холма. Он отчетливо выделялся на фоне звездного неба и был для меня чем-то вроде дорожного знака. Он сразу дал мне возможность определить свое местонахождение.

В этот момент рядом с домом, который обыскивали солдаты, раздался выстрел. Было ли это случайностью или ложной тревогой, но шквал огня, который за ним последовал, сделал бы честь защитникам Тобрука.

Меня это слегка позабавило, но я сразу же понял, что это дает мне шанс продолжить движение. Одно было ясно – пока стрельба слышна из города, значит, стреляют не в меня. Мне попалось еще несколько строений, но я обошел их подальше и продолжил свой путь. Затем что-то быстрое метнулось ко мне, послышался стук гравия, и я бросился на землю, пытаясь взять этот предмет на мушку, но прежде, чем я успел это сделать, оно было уже на мне. Я чуть было не начал стрелять, но вовремя сообразил, что это была обыкновенная дворняга, услышавшая мои шаги. Она подняла страшный лай, но я схватил камень и швырнул в мечущееся животное. С глухим стуком камень достиг цели, и вместо лая послышалось жалобное взвизгивание. Из дома, который я обошел, прозвучал мужской голос, и по гортанным звукам я понял, что это был араб. Пес, продолжая скулить от боли, побежал на голос. Я побежал прочь, на случай, если арабу придет в голову посмотреть, что это испугало его пса. Теперь я уже находился на некотором расстоянии от улиц и дорог. Я видел множество зажженных фар невдалеке, но ни одна машина не двигалась в мою сторону. Огни зажглись почти во всех домах. Стрельба прекратилась. Интересно – они, наверное, подстрелили какого-нибудь бедолагу, который выскочил из комнаты своей подруги и оказался изрешеченным пулями. Боль в ступнях была ужасной. К подошвам было больно прикасаться, но я не решался надеть ботинки. Скрип подкованных ботинок был слышен далеко в ночи, и я решил, что лучше идти, преодолевая боль, чем быть подстреленным каким-нибудь часовым. Через полчаса я был уже далеко от деревни. Уставший и разбитый, я уселся на землю. Я находился на вершине одного из каменистых холмов, окружавших Эль-Уббу. Колючие кусты давали хорошее укрытие, но продираться через них было несладко. Их жесткие и колючие ветки царапали и сдирали кожу.

Больше всего хлопот доставляли мне подошвы ступней. Я растирал их пальцами, чтобы избавиться от песчинок, въевшихся в многочисленные мелкие порезы.

Проверив содержимое своих карманов, я обнаружил скатанную в трубку пачку купюр достоинством по сто лир. Я бы с радостью отдал их за пару чистых носовых платков, чтобы перевязать ступни, но я оставил брюки в доме старого прохвоста Гуцци, и грязные платки отправились в стирку. Других же у меня не было.

Тонкие хлопчатобумажные носки, выдаваемые солдатам вермахта, превратились в лохмотья. Кроме того, их вообще с трудом можно было носить. В Германии их, видимо, изготавливали из целлюлозы, и, пропитываясь потом, они становились жесткими, как доски.

Ни носового платка, ни бинта, ни носков, более того, ни глотка воды, а первые приступы жажды уже мучили меня… В этот момент я понял, что, хоть мне и удалось уйти из Эль-Уббы, мое положение сильно не улучшилось. Я просто пришел к необходимости принять решение – погибнуть, сдаться или совершить какой-то непредсказуемый поступок.

Что это мог быть за поступок, я и представить себе не мог. Усталость после тяжелого побега одолела меня. Напряжение последних часов брало свое, и я решил немного передохнуть, чувствуя хоть какую-то временную безопасность.

Но я понимал, что отдохнуть как следует мне здесь не удастся. Мне нужно было найти более уединенное место. А вдали светились огни Эль-Уббы, такие мирные и зовущие, но не для меня.

Судьбы, которая ждет дезертира, не пожелаешь никому, думал я. Не жизнь, а сплошной кошмар – в тебя стреляют тут, в тебя стреляют там, и нигде не чувствуешь себя в безопасности. Я понял, что достиг точки, откуда возврата нет. Возможно, я достиг ее уже давно, но я осознал это только сейчас. Я оказался в глубине пустыни без пищи, воды, транспорта, вещей и лишь с очень слабой надеждой добраться туда, куда я хотел, с единственным другом, автоматом, для которого осталось так мало боеприпасов.

Короткое пребывание на вершине холма не принесло мне ничего хорошего. Мои ступни за это время сильно распухли, и, когда я поднялся на ноги, по ним распространилась тупая боль. И все-таки я решил не надевать ботинки. Их скрип по гальке мог привлечь в темноте моих преследователей. Поэтому я, превозмогая боль, молча и осторожно захромал дальше.