Однажды солдаты раздобыли для меня «вьючное животное». У этого животного, т. е. улошади, вместо поводьев была веревка, но не было ни седла, ни уздечки. Сначала она позволила мне к ней подойти, и я вскочил на нее одним прыжком. Батальон шел тогда ночным маршем. Сидеть на гладкой лошадиной спине и при этом передвигаться, было для меня почти что невероятным чувством. Но удовольствие продолжалось только до следующей деревни. Когда я проезжал мимо одного из горевших домов, упала горящая балка, и от нее взметнулись искры. Моя лошадь испугалась, взбрыкнула и рванулась вместе со мной. Я проскакал мимо пожаров и мимо шеренг батальона, медленно идущие одна за другой. Я не мог остановить свою клячу и, теряя равновесие, стал сваливаться с ее спины. Сползая налево, я просто не мог отпустить веревку, которая служила мне поводьями. Лошадь неслась через деревню, а я держался под ее шеей, закинув правую ногу на круп. Потом она или просто успокоилась, или нагрузка на ее шею стала слишком большой. Она остановилась и как ни в чем не бывало позволила мне слезть. Однако комичность этой неожиданной и опасной ситуации имела ободряющий эффект, и добродушные насмешки не зардели меня нисколько.
4 октября стало известно, что мы подходим к последнему рубежу обороны и что отступление закончилось. Эта новость придала сил и нашим уставшим телам, и нашему духу. Командир батальона объявил, что новые позиции были хорошо оборудованы и что нас поджидают полевые кухни с огромным количеством еды. Должны были выдать фронтовые пайки, немного сладостей и свежее белье без вшей. И самое главное, было объявлено, что в нашу роту пришло пополнение. Численность роты снова доводилась до штатной.
За два километра до основной полосы обороны находилась небольшая деревня Пуплы. Так как она могла быть использована противником для размещения войск, а также помешать обзору и ведению огня с нашей стороны, то военная необходимость требовала ее уничтожения. Таким неблагородным делом наша рота еще не занималась. Но разве в той войне было место для благородства? Моей роте было приказано поджечь дома по правой стороне улицы. Там, поблизости от Смоленска и «большака», т. е. шоссе, маленькие деревянные домики являли собой больше признаков цивилизации, чем мы видели до этого. Было заметно, что мы недалеко от большого города, что было видно по никелированной кровати, которую я увидел в одном доме.
Не считая нескольких стариков, жители покинули деревню. По морщинистым лицам тех, кто остался, текли слезы. Совершенно древний старик, который узнал Шо мне офицера, поднял руки. Он стонал и просил меня пощадить дом, в котором он прожил всю свою жизнь и в котором хотел умереть. Старик меня тронул. Было странно, что интенсивная пропаганда и масса впечатлений от Жестокости этой кампании не смогли подавить простые человеческие чувства полностью. Я боролся со своим чувством долга, и мне стало легче оттого, что мои подчиненные поняли меня, когда я приказал им пощадить дом этого старика.
Рота пошла дальше и подожгла следующий дом. Старик пытался целовать мне руки и желал долгих лет жизни. Отмахиваясь от его благодарностей, я постарался растолковать ему, чтобы он проследил за тем, чтобы пламя от соседнего дома не перекинулось на его жилище. Если бы среди моих солдат оказался какой-нибудь «фанатик», то из-за этого русского я бы. мог попасть под суд военного трибунала. Но таких среди нас не было. Как только человек попадал на фронт, он заново открывал в себе свои истинные качества.
Вечером мы заняли новые позиции. Участок роты был расположен удачно. Сама позиция, на низком склоне, имела удобный сектор обстрела и хороший обзор в сторону впадины, за которой местность приподнималась снова по направлению к дымящейся деревне. Из-за дыма и все еще покрытых листвой деревьев я так и не увидел, остался ли целым дом того старика. В определенной мере траншеи были проложены достаточно хорошо, но во многих местах без брустверов. Не хватило времени для сооружения таких блиндажей, к которым мы привыкли за время позиционной войны. Тем не менее мы обнаружили несколько сравнительно больших ям глубиной полтора метра. Многие из них были покрыты тонким слоем деревянных балок. В одной такой яме я и разместил свой командный пункт. Несколько охапок сена позволили немного утеплить это место.
Полевая кухня действительно появилась. Были выданы огромные порции ливерной колбасы с размятой картошкой. Поскольку численность роты не соответствовала штатной, то порции убитых и раненых были выданы живым. В случае с ужином это не имело особого значения, поскольку человек все равно не может съесть за один раз больше, чем может. Однако в том, что касалось шнапса, табака и сухих фронтовых пайков, то оставшиеся в живых насладились как следует. Многие отцы семейств даже выслали излишек продовольствия домой. Я тоже отправил посылку своей девятилетней сестре Лизль.
Читать дальше