Армин Шейдербауер - Жизнь и смерть на Восточном фронте. Взгляд со стороны противника

Как и в Сен-Авольде и в Морхингене, в зданиях казарм в Швейднице, в коридорах и над дверями висели гербы различных мест Нижней и Верхней Силезии. Это означало, что где бы ты ни находился, на тебя смотрел кусочек Родины. В огромном здании берлинского «Дома Родины» имелись комнаты, посвященные каждой немецкой области. Такая же комната была и в одной из наших казарм для силезской родины и ее сыновей. Тот факт, что по своей сути Вермахт основывался на более широкой концепции Великой Германии, в определенной степени ослабил принцип преданности своей местности. Но он ни в коей мере от него не избавился. Во всяком случае, я узнал тогда, что такое Швейдниц и какое наш полк имел к нему отнршение в мирное время. Это был, как поется в старой солдатской песне, «мой настоящий дом».

Ожидание приказа об отправке на фронт оказалось, слава богу, непродолжительным. Я был рад, когда пришло время и я смог отправиться в путь через Бреслау на Минск. Там я должен был явиться в «резерв фюрера» группы армий «Центр». В этот раз у меня не было такой «цели», какая была за год до этого. Передо мной не стояла перспектива отправки на курсы после нескольких месяцев стажировки. Мой настоящий испытательный срок на фронте еще только начинался, тем более что я был теперь офицером. О возможности ранения я не думал. Так называемый выстрел на родину, то есть ранение, требующее эвакуации в глубокий тыл, могло привести предстоявший боевой опыт к быстрому концу. В Первой мировой войне австрийские солдаты называли эѴо «выстрелом ценой в 1000 гульденов». Скорее я чувствовал себя так, словно ехал навстречу неопределенному будущему. К этому чувству примешивались воспоминания о боях под Гжатском. Это был своего рода страх перед ожидавшей меня проверкой, который висел у меня над душой.

Вскоре мы добрались до Белостока и Столпце, пункта на бывшей польской границе. Вместе со мной в купе поезда, перевозившего на фронт возвращавшихся из дома отпускников, сидели два офицера финансовой службы и старший офицер-врач. Медик направлялся в госпиталь, два финансиста ехали к местам своей тыловой службы. Эти господа везли намного больше багажа, чем я. У меня был всего лишь жалкий армейский ранец. Рассвело, а поезд тащился со скоростью около тридцати километров в час через район, находившийся под угрозой нападения со стороны партизан.

Внезапно раздавшийся взрыв стряхнул с меня дремоту, поезд покачнулся и резко остановился. Меня сбросило с полки, на которой и растянулся. Портфель медика упал с багажной полки и ударил меня по затылку. Снаружи был слышен треск винтовочных выстрелов. Пули пробивали стены и окна вагона. В поезде было большое волнение. Тыловики запаниковали. Один финансист начал стрелять из своего 6.35 мм пистолета через закрытое окно. Я заговорил с ним и попросил проявить благоразумие.

Потом я выбрался из вагона и спрыгнул в канаву рядом с насыпью. Подождал, когда прекратится винтовочный огонь. Скорее всего, стреляли всего лишь несколько партизан. Но ущерб оказался значительным. Пустой вагон, прицепленный впереди локомотива, и сам паровоз были сброшены с рельсов. Передняя часть первого из длинных экспресс-вагонов была сжата так, словно он был сделан из фанеры. Имелись убитые и раненые.

Через несколько часов со следующего на пути поста пришла укомплектованная рабочими ручная дрезина. Утром мы смогли наконец продолжить свою поездку. Тем временем была установлена причина взрыва. Русские импровизаторы умудрились с помощью сильно запутанной проволоки подорвать заложенную под рельсы мину, по всей видимости, самодельную. После этого они скрылись, предварительно нагнав несколькими выстрелами страху Божьего на пару путешествующих армейских финансистов.

Этот случай привел к тому, что по крайней мере в течение следующих двадцати лет я никогда не садился в первые вагоны пассажирских поездов.

От Минска мой путь лежал дальше на запад. После отступательной операции под кодовым наименованием «Буйвол», проведенной весной 1943 г., Гжатск был оставлен. Я должен был продолжить путь в сторону Спас-Деменска и остановиться в Ельне. Многие дома были там разрушены. Целыми оставалось только несколько построек, которые являлись отличительными чертами этого прифронтового городка. «Солдатская гостиница» размещалась в одноэтажном доме. На следующий день в дивизию должна была пойти машина. Так что я оставил за собой соломенный матрас, как последнюю мягкую постель перед прибытием на передовую. Потом я пошел во фронтовой кинотеатр посмотреть фильм «Судья Саломеи».