Армин Шейдербауер - Жизнь и смерть на Восточном фронте. Взгляд со стороны противника

В первый день марша мы прошли через небольшой городок Кульмзее. Судя по всему, он был сдан без боя. Было заметно, что польское население смотрело на нас без враждебности. В последний день марша я усмотрел особую иронию судьбы в том, что нам пришлось идти по той же самой дороге, по которой мы отступали за несколько месяцев до этого, перед тем как мы переправились через Вислу по ледяному мосту к юго-западу от Грауденца. В этом был виден еще один признак нашего поражения. Тем временем в Грауденце среди нас прошел слух, что начали формироваться транспорты для отправки пленных по железной дороге в глубинные районы России. Польское население города было настроено к нам более враждебно, чем в Кульмзее, но инцидентов не было. Нас разместили в казарменном городке многочисленными группами в совершенно пустых помещениях. Но там было сухо, и было достаточно места, чтобы лежать. В казармах мы оставались двое или трое суток. Затем наступило время идти к железнодорожной станции для погрузки в эшелоны.

Теперь я не помню, была ли железнодорожная колея уже перешита русскими под их размер или еще нет. Но точно знаю, что в один товарный вагон заталкивали по 20 человек. По обеим сторонам двери вагона на половине расстояния между полом и крышей находились деревянные нары. Там мы лежали на голых досках. Никаких удобств не было, ни соломы, ни сена. Единственной необходимой роскошью было наличие дыры в полу вагона, диаметром около 20 миллиметров, которая использовалась для дефекации. Такое решение было простым, но неприятным для тех, кто, подобно мне, лежал рядом с этой дырой. К счастью, она не была предназначена для того, чтобы в нее мочиться. Это делалось через открытую дверь вагона.

Эшелон отправился из Грауденца примерно 20 июня. О конечном пункте назначения не знал никто. Был слух, что нас везут в Мурманск. Это являлось одной из многих тем для разговоров в нашем офицерском вагоне. Никто из нас не был на мурманском фронте, но многие знали, что произошло в Первую мировую войну, когда 70 000 немецких и 20 000 австро-венгерских военнопленных умерли на строительстве мурманской железной дороги. Однако вскоре выяснилось, что слух был ложным.

После сравнительно короткого переезда через Дойч-Эйлау и Алленштейн эшелон остановился. Это было время подготовки и проведения «Потсдамской конференции», которой суждено было стать последней встречей «Большой тройки» антигитлеровской коалиции во Второй мировой войне. Она проходила во дворце «Цицилиенхоф» в Потсдаме с 17 июля по 2 августа 1945 г. В ней принимали участие Сталин, Трумэн и Черчилль, которого чуть позже сменил Эттли. Результатом этой конференции стали так называемые «Потсдамские соглашения». По этим соглашениям, которые в части территориальных вопросов подлежали окончательному урегулированию при подписании мирного договора, город Кенигсберг и прилегавший к нему район Восточной Пруссии передавались под административное управление СССР. Остальное передавалось Польше. Для нашего эшелона это означало, что мы направлялись в район Восточной Пруссии, оккупированный Советским Союзом.

Поезд стоял на путях на протяжении пяти недель. Я вспоминаю, что лето 1945 г. было особенно жарким.

За эти пять недель дождя не было ни разу. В течение двух недель покидать вагон никому не разрешалось. Только после этого, в остававшиеся три недели, наша охрана позволила нам расположиться лагерем вдоль железной дороги рядом с поездом. Это сделало наше пребывание в пути более сносным. Стесненные условия и жара озлобили пленных, многие из которых просто взбесились. Ругались и в нашем вагоне. Например, людям, которые лежали внизу, досаждали ноги лежавших над ними. Один человек жаловался, что во время еды было настолько темно, что нельзя было даже «найти дорогу ко рту». Это сказал лейтенант Гесс из Франкфурта-на-Майне. Он занимал должность переводчика в концерне «ИГ Фарбен», свободно говорил на английском, французском и испанском языках и рассказывал много интересного о своей работе. Гесс был моим соседом, и мы оба лежали рядом с этой злополучной дырой.

С нами был еще один капитан резерва, уроженец Рейнской области, по фамилии Штольцнер. Ему было около 40 лет, и он рассказывал нам о своем старшем брате, который во время Первой мировой войны попал в плен к русским и был отправлен в Сибирь. Оттуда он бежал в Китай, где стал военным советником маршала Чан-Кайши. Впоследствии он женился на китаянке, что вызвало в вагоне спор о достоинствах женщин другой расы. С серьезным выражением лица Штольцнер заговорил об одной интимной особенности китайских женщин. Поначалу его рассуждения вызвали у некоторых людей неподдельное изумление, но по громкому смеху остальных офицеров они догадались, что капитан «вешал им на уши лапшу».