Пьер Декарг - Рембрандт

Ван Сваненбурх и ван Схутен – признанные лейденские знаменитости. Но в городе работают и другие художники. Они путешествовали и теперь вернулись: пейзажист Ян ван Гойен, который девятнадцати лет уехал во Францию, побывал в Харлеме, а затем вернулся в родной город. В двадцать четыре он снова уехал в Харлем. Неужели в Лейдене так трудно быть художником? Может быть, власти слишком авторитарны, а почитатели редки? Жак де Гейн, гравер, друг Гроция, пожил на родине несколько лет, а затем уехал в Гаагу, в город принца и двора.

Зато Давид Бальи, лейденский ученик Жака де Гейна, исколесив Германию, Венецию и пожив в Риме, вернулся в Лейден. Бальи писал портреты и натюрморты с черепами, напоминающими о суетности нашего грешного мира. Это был искусный, образованный художник, любивший уснащать свои натюрморты символикой и даже ссылками на картины современников – например Хальса.

Заметим: голландские художники не сидели на месте. Они путешествовали в поисках новых знаний, образования или клиентуры. Они знали Италию так же хорошо, как французы и испанцы, часто переезжали в Англию. Неверно считать, будто они замыкались в собственной стране. И хотя в Республике в XVII веке за экономическими потрясениями последовали политические, это не мешало путешествиям. В интеллектуальном плане Голландия никогда не замыкалась в себе. Совсем наоборот. Она ввозила и вывозила людей и идеи так же, как товары. Голландская живопись «золотого века» носила гораздо более интернациональный характер, чем может показаться. Но только в большей или меньшей степени, в зависимости от жанра и города. Любопытно, что, хотя Лейденский университет стал межнациональным интеллектуальным центром, искусство в этом городе словно находилось в загоне. Рембрандт и Ливенс, две восходящие звезды, которых почитатели живописи откроют к 1630 году, не останутся в родном городе. Они уедут работать в другие места. Только поколение Яна Стена (1626), Габриэля Метсю (1635), Франса Миериса (1635) обеспечит преемственность местной школы – школы, которая безупречно изображала уютные бюргерские домики и собрания сообществ в трактирах и зачинателем которой был их старший товарищ Герард Доу. Эту школу ждал полнейший успех. Она показывала ультраголландскую Голландию при помощи техники, в которой неотличимые глазом мазки образовывали единую гладкую поверхность: голландский медик, разглядывающий голландскую мочу голландской больной перед столом, покрытым сукном, стал ее эталоном.

Возможно, что в четырнадцать лет Рембрандту нравились картины Исаака ван Сваненбурха, изображавшие работников и превозносившие прекрасные текстильные ремесла. Мастер умер в 1614 году. Но его авторитет, очевидно, был еще очень велик, раз мельник предпочел обратиться к сыну мастера, Якобу Исааксу, а не к кому-либо другому, с просьбой взять Рембрандта себе в ученики. На самом деле у сына было мало общего с отцом, и, вероятно, Хармен выбрал его просто ради преемственности, которую тот должен был обеспечить. Профессия художника – не ремесло мельника, оно не передается от отца к сыну.

О Якобе известно, что он писал портреты, виды городов и фантастические сцены. Он долгое время прожил в Италии, сначала в Венеции, потом в Неаполе, где работал с 1600 по 1617 год и где ему пришлось давать объяснения в суде инквизиции по поводу весьма подозрительного хоровода ведьм на шабаше. Редкие полотна художника, которые ныне можно увидеть в музеях Данцига, Лейдена, Копенгагена, Аугсбурга, представляют его живописцем фантасмагорий: это наследник Иеронима Босха. В итальянском Возрождении ему нравилась тайна, такая, какой ее писал в Венеции Джиованни Беллини, во Флоренции – Боттичелли, та, что пронизывает эстампы Марка-Антонио Раймонди и Филиппа Галле.

Вот Хармен и Рембрандт бок о бок идут по Главной улице – Брестраат. Отец собирается представить сына мастеру, согласившемуся обучать его живописи. Нелтье попросила перед уходом пригладить волосы расческой – вечно он ходит растрепанным. Квадратное лицо, приплюснутый нос, карие глаза с голубыми белками под низким лбом – у него вид упрямого мальчишки. Кисти рук и ступни слишком велики для еще худосочной детской фигурки. Это молчун, который порой – как, например, вчера – может вспылить и затеять драку в Латинской школе. Он идет, размахивая руками. «Успокойся, – приструнила его Нелтье, – веди себя прилично! Ты должен произвести хорошее впечатление». Несмотря на свою внешнюю неотесанность, мужиковатость, он был умен и всегда все схватывал на лету. Родители были разочарованы тем, что он отказался от обучения в Университете. Это открыло бы ему дорогу для любой карьеры, даже политической. Ну что ж, он станет художником, как другие стали сапожниками или булочниками.