Мохандас Ганди - Моя жизнь

Когда мне бывали нужны средства на общественные дела, я считал, что могу взять требуемую сумму из этого фонда, оставив нетронутым основной капитал. Деньги до сих пор находятся в банке, и сумма их постоянно растет за счет процентов. Мы пользовались ими по мере необходимости.

Впоследствии я никогда не жалел о том, что передал драгоценности общине, и по прошествии ряда лет жена тоже осознала мудрость моего поступка. Он спас нас от многих искушений.

Я твердо придерживаюсь мнения, что человек, посвятивший себя служению обществу, не должен принимать дорогих подарков.

Итак, я отплыл на родину. Корабль зашел по пути в портострова св. Маврикия. Стоянка была длительной, и я сошел на берег, чтобы ознакомиться получше с местными условиями. В один из вечеров я побывал в гостях у сэра Чарльза Бруса, губернатора колонии.

По прибытии в Индию я некоторое время разъезжал по стране. В 1901 году в Калькутте собралось заседание Конгресса под председательством ныне покойного мистера (впоследствии сэра) Диншоу Вача. Разумеется, я отправился на заседание Конгресса и там впервые ознакомился с его работой.

Из Бомбея я выехал одним поездом с сэром Фирузшахом Мехтой, так как должен был поговорить с ним о делах в Южной Африке. Я знал, что живет он покоролевски. Ехал он в специальном, заказанном им салонвагоне, и, чтобы побеседовать, мне было предложено проехать вместе с ним один перегон. На заранее условленной станции я подошел к салонвагону и попросил доложить о себе. С Мехтой ехали м-р Вача и м-р (теперь сэр) Чиманлал Сеталвад. Они говорили о политике. Увидев меня, сэр Фирузшах Мехта сказал:

— Ганди, кажется, ничего нельзя сделать для вас. Конечно, мы примем резолюцию, которую вы предложите. Но какими правами мы располагаем в своей стране? Я думаю, что пока мы не обладаем властью в собственной стране, вы не сможете добиться улучшения положения в колониях.

Я был поражен. М-р Сеталвад, казалось, был согласен с ним. Мр Вача бросил на меня сочувственный взгляд.

Я пытался возражать сэру Фирузшаху, но такому человеку, как я, было совершенно немыслимо переубедить некоронованного короля Бомбея. Я удовлетворился тем, что мне разрешили внести на обсуждение свою резолюцию.

— Вы, конечно, покажете мне резолюцию, — сказал р Вача, чтобы приободрить меня.

Я поблагодарил его и на следующей остановке вышел из вагона.

Мы прибыли в Калькутту. Организационный комитет устроил пышную встречу президенту. Я спросил добровольца, куда мне идти. Он довел меня до Рипонколледжа, где разместилась часть делегатов. Судьба ко мне благоволила. Вместе со мной в одном здании поселился Локаманья. Насколько помню, он прибыл днем позже.

Локаманью, разумеется, нельзя представить себе без его дарбара. Будь я художником, я нарисовал бы его сидящим на кровати. Таким он запечатлелся в моей памяти. Из бесчисленного множества людей, заходивших к нему, припоминаю лишь одного — ныне покойного бабу Мотилала Гхозе, редактора «Амрита базар патрика». Громкий смех присутствовавших и разговоры о преступных делах правящих кругов забыть невозможно.

Расскажу подробнее об обстановке, в которой работал Конгресс. Добровольцы ругались друг с другом. Если вы просили одного из них сделать чтолибо, он перепоручал это другому, а тот в свою очередь — третьему и т. д. Что касается делегатов, то они вообще были не у дел.

Я подружился с несколькими добровольцами и рассказал им коечто о Южной Африке; они немного устыдились своей бездеятельности. Я попытался разъяснить им скрытый смысл служения обществу. Казалось, они поняли меня. Но дух служения быстро не вырабатывается. Он предполагает в первую очередь наличие желания, а потом уже опыта. У этих простодушных хороших юношей не было недостатка в желании, но опыт совершенно отсутствовал. Конгресс собирался раз в год на три дня, а остальное время бездействовал. Какой опыт можно было приобрести, лишь участвуя в его трехдневных заседаниях? Делегаты ничем не отличались от добровольцев. У них было не больше опыта. Они ничего не делали сами. «Доброволец, сделай это. Доброволец, сделай то», — постоянно приказывали они. Даже здесь я столкнулся с проблемой неприкасаемости. Кухня тамилов была расположена далеко от всех остальных. Делегаты тамилы чувствовали себя оскверненными лишь при одном взгляде постороннего на их обед. Поэтому для них и была построена специальная кухня в компаунде колледжа, отгороженная от всех остальных стенами. Там всегда было дымно и душно. Это была одновременно кухня, столовая и умывальная — тесная коробка без окон. Мне она казалась пародией на варнадхарма. «Если существует нетерпимость между делегатами Конгресса, — думал я, вздыхая, — можно себе представить степень ее распространенности среди их избирателей».