Мохандас Ганди - Моя жизнь

Как-то я отправился с адвокатом Мазмударом в Вентнор. Мы остановились в одной вегетарианской семье. На этом же курорте был и м-р Говард, автор «Этики диетического питания», Мы встретились с ним, и он пригласил нас выступить на митинге в защиту вегетарианства. Меня уверили, что читать свою речь вполне прилично. Я знал, что многие поступали именно так, стремясь выразить мысли понятнее и короче. О выступлении без подготовки мне нечего было и думать. Поэтому я написал свою речь, вышел на трибуну, но прочесть ее не смог. В глазах помутилось, я задрожал, хотя вся речь уместилась на одной странице. Пришлось Мазмудару прочесть ее вместо меня. Его собственное выступление было, разумеется, блестящим и встречено аплодисментами. Мне было стыдно за себя, а на душе тяжело от сознания своей бездарности.

Последнюю попытку выступить публично я предпринял накануне отъезда из Англии. Но и на этот раз я оказался в смешном положении. Я пригласил своих друзей вегетарианцев на обед в ресторан Холборн, о котором уже упоминал в предыдущих главах. «Вегетарианский обед, — подумал я, — как правило, устраивают в вегетарианских ресторанах. Но почему бы его не устроить в обычном ресторане?» Я договорился с управляющим ресторана Холборн о том, что будут приготовлены исключительно вегетарианские блюда. Вегетарианцы были в восторге от такого эксперимента. Любой обед предназначен для того, чтобы доставлять удовольствие, но Запад превратил это в своего рода искусство. Вокруг обедов поднимается большая шумиха, они сопровождаются музыкой и речами. Небольшой званый обед, устроенный мною, в этом отношении не отличался от остальных. Следовательно, на обеде должны были быть произнесены речи. Я поднялся, когда наступила моя очередь говорить. Я тщательно заранее подготовил речь, состоявшую всего из нескольких фраз, но смог произнести лишь первую. Я как-то читал о том, что Аддисон, впервые выступая в палате общин, три раза повторял:

«Я представляю себе…», и когда он не смог продолжить, какой-то шутник встал и сказал: «Джентльмен зачал трижды, но ничего не родил». [2] Игра слов: «to conceive» — «представлять себе» и «зачать». Я хотел произнести шутливую речь, обыграв этот анекдот, и начал выступление с этой фразы, но тут же замолк. Память совершенно изменила мне, и, пытаясь сказать шутливую речь, я сам попал в смешное положение.

— Благодарю вас, джентльмены, за то, что вы приняли мое приглашение, — отрывисто проговорил я и сел.

И только в Южной Африке я поборол свою робость, хотя еще и не окончательно. Я совершенно не мог говорить экспромтом. Каждый раз, когда передо мной была незнакомая аудитория, я испытывал сомнения и всячески старался избежать выступлений. Даже теперь, мне кажется, я не смог бы занимать друзей пустой болтовней.

Должен заметить, что моя застенчивость не причиняла мне никакого вреда, кроме того, что надо мной иногда подсмеивались друзья. А иногда и наоборот: я извлекал пользу из этого. Моя нерешительность в разговоре, раньше огорчавшая меня, теперь доставляет мне удовольствие. Ее величайшее достоинство состояло в том, что она научила меня экономить слова. Я привык кратко формулировать свои мысли. Теперь я могу выдать себе свидетельство о том, что бессмысленное слово вряд ли сорвется у меня с языка или с пера. Я не припомню, чтобы когда-либо сожалел о сказанном или написанном. Благодаря этому я оградил себя от многих неудач и излишней траты времени. Опыт подсказал мне, что молчание — один из признаков духовной дисциплины приверженца истины. Склонность к преувеличению, замалчиванию или искажению истины, сознательно или бессознательно, — естественная слабость человека, молчание же необходимо для того, чтобы побороть эту слабость. Речь человека немногословного вряд ли будет лишена смысла: ведь он взвешивает каждое слово. Очень многие люди не воздержаны в речи. Не было еще ни одного собрания, на котором председателя не осаждали бы записочками с просьбами предоставить слово. А когда такая просьба удовлетворяется, оратор обычно превышает регламент, просит дополнительное время, а иногда продолжает говорить и без разрешения. Подобные выступления вряд ли приносят пользу миру. Это. как правило, пустая трата времени. Моя застенчивость, в действительности, — мой щит и прикрытие. Она дает мне возможность расти. Она помогает мне распознавать истину.

Сорок лет назад [3] Автор имеет в виду 80-е годы прошлого века. в Англии было сравнительно мало студентов индийцев. Те из них, кто был женат, обычно скрывали это. Учащиеся школ и студенты колледжей в Англии — холостяки, так как считается, что ученье невозможно совместить с жизнью женатого человека. В доброе старое время и у нас существовала такая же традиция — учащийся обязательно был брахмачария. А сейчас заключаются браки между детьми, что совершенно немыслимо в Англии. Поэтому индийские студенты стеснялись признаваться, что они женаты. Была и другая причина для притворства. Если бы стало известно, что они женаты, то в семьях, в которых они жили, им нельзя было бы флиртовать. Флирт этот был более или менее невинным. Родители даже поощряли его, и такого рода общение между молодыми мужчинами и женщинами, пожалуй, необходимо в Англии, так как здесь каждый молодой человек сам выбирает себе супругу. Однако когда индийские юноши, приехавшие в Англию, втягивались в эти взаимоотношения, совершенно естественные для английской молодежи, результат часто оказывался для них плачевным. Я видел, как наши юноши, подвергаясь соблазну, избирали жизнь, полную лжи, ради приятельских отношений, которые для английской молодежи были вполне невинны, но совершенно нежелательны для нашей. Я также не избежал этого вредного влияния. Без всяких колебаний я выдал себя за холостого, хотя имел жену и сына. Однако счастливее от такого притворства я не стал. Только скрытность и молчаливость не позволяли мне зайти слишком далеко. Если бы я не скрыл, что женат, ни одна девушка не стала бы со мной разговаривать и никуда не пошла бы со мной.