Мохандас Ганди - Моя жизнь

Видя, что со мной сделать ничего нельзя, инспектор заявил, что в таком случае ему придется действовать согласно закону.

— Что же вы со мной собираетесь делать? — спросил я. Он ответил, что пока еще не знает, но ждет дальнейших распоряжений.

— Пока что, — сказал он, — я везу вас в Бомбей.

Мы прибыли в Сурат. Здесь меня сдали другому полицейскому офицеру.

— Вы свободны, — сказал он мне, когда мы подъезжали к Бомбею, — но было бы лучше, если бы вы вышли у Мерин Лайнс, я остановлю там для вас поезд. В Колабе может оказаться слишком много народу.

Я ответил, что рад исполнить его желание. Ему это понравилось, и он поблагодарил меня. Я вышел у Мерин Лайнс. Как раз в тот момент проезжал в своей коляске один мой приятель. Он посадил меня к себе и довез до дома Реваншанкара Джхавери. Друг рассказал, что слухи о моем аресте очень взбудоражили народ, привели его в неистовство.

— Ожидают, что с минуты на минуту вспыхнет восстание в районе Пайдхуни. Судья и полиция уже там, — добавил он.

Не успел я прибыть на место, как ко мне явились Умар Собани и Анасуябехн и предложили поехать тотчас же на автомобиле в Пайдхуни.

— Народ так возбужден, что мы не в состоянии умиротворить его, — говорили они. — Подействовать может лишь ваше присутствие.

Я сел в автомобиль. Около Пайдхуни собралась огромная толпа. Увидев меня, люди буквально обезумели от радости.

Мгновенно организовалась процессия. Раздавались крики «Банде Матарам» [23] «Банде Матарам!» — «Привет тебе, Родина мать!» Начальные слова гимна бенгальского поэта Б. Ч. Чаттерджи (1838–1894). и «Аллахиакбар». [24] «Аллахиакбар!» («Велик Аллах!») — восклицание, принятое у мусульман. В Пайдхуни мы столкнулись с отрядом конной полиции. Из толпы полетели обломки кирпичей. Я убеждал толпу сохранять спокойствие, но, казалось, град кирпичей неиссякаем. С улицы Абдур Рахмана процессия направилась к Кроуфорд Маркет, где столкнулась с новым отрядом конной полиции, преградившей ей дорогу к Форту. Толпа сжалась и почти что прорвалась через полицейский кордон. Поднялся такой шум, что моего голоса совершенно не стало слышно. Начальник конной полиции отдал приказ рассеять толпу. Конные полицейские, размахивая пиками, бросились на людей. В какой-то момент мне показалось, что я пострадаю. Но мои опасения были напрасны. Уланы пронеслись мимо, только грохнув пиками по автомобилю. Вскоре ряды процессии смешались, возник полнейший беспорядок. Народ обратился в бегство. Некоторые были сбиты с ног и раздавлены, другие сильно изувечены. Выбраться из бурлящего скопления человеческих тел было невозможно. Уланы, не глядя, пробивались через толпу. Не думаю, чтобы они отдавали себе отчет в своих действиях. Зрелище было страшное. Пешие и конные смешались в диком беспорядке.

Так толпа была рассеяна, и дальнейшее шествие приостановлено. Наш автомобиль получил разрешение двинуться дальше. Я остановился перед резиденцией комиссара и направился к нему, чтобы пожаловаться на полицию.

Итак, я отправился к комиссару м-ру Гриффиту. Лестница, ведущая в кабинет, была запружена солдатами, вооруженными с ног до головы словно для военных действий. На веранде царило возбуждение. Когда я вошел в кабинет комиссара, я увидел м-ра Боуринга, сидевшего рядом с м-ром Гриффитом.

Я рассказал комиссару о сценах, свидетелем которых был.

Он резко ответил:

— Я не хотел допустить толпу к Форту — беспорядки были бы тогда неизбежны. Увидев, что толпа не поддается никаким увещаниям, я вынужден был отдать приказ конной полиции рассеять толпу.

— Но, — возразил я, — вы ведь знали, каковы будут последствия. Лошади буквально топтали людей. Я считаю, что не было никакой необходимости высылать так много конных полицейских.

— Не вам судить об этом, — сказал комиссар. — Мы, полицейские офицеры, хорошо знаем, какое влияние на народ имеет ваше учение. И если бы мы вовремя не приняли жестких мер, мы не были бы господами положения. Уверяю вас, что вам не удастся удержать народ под своим контролем. Он очень быстро усвоит вашу проповедь неповиновения законам, но не поймет необходимости сохранять спокойствие. Лично я не сомневаюсь в ваших намерениях, но народ вас не поймет. Он будет следовать своим инстинктам.

— В этом я не согласен с вами, — сказал я. — Наш народ по природе противник насилия, он миролюбив.

Так мы спорили довольно долго. Наконец, м-р Гриффит спросил: