Екатерина Вторая - Мемуары

Граф Румянцев рассердился: он вторично послал генерал-майора Глебова с подкреплением к тому же Браилову. Вы, пожалуй, подумаете, что турки, ободренные снятием осады, дрались как львы? Совсем нет. При вторичном приближении наших войск они покинули город, пушки и бывшие там магазины. Глебов вошел в него и там устроился. Другой корпус отправился снова занимать Валахию.

Третьего дня я получила известие, что Бухарест, столица этого.княжества, был взят 15 ноября, после небольшого сражения с турецким гарнизоном.

Но, что действительно вас утешит, так как вы желали, чтобы Дунай был перейден, так это то, что в то же самое время фельдмаршал Румянцев послал на другой берег реки несколько сотен охотников и легких войск, которые выехали из Измаила на судах и завладели крепостью Тульчей, отстоящей в пятнадцати верстах от лагеря визиря. Они отправили гарнизон на тот свет, увели несколько пленных и тринадцать пушек, остальные пригвоздили и счастливо вернулись в Килию. Узнав об этой выходке, визирь снял лагерь и убежал с своими людьми в Бабададжи.

Вот каково положение наших дел; если будет угодно Мустафе, мы будем продолжать, хотя для блага человечества было бы гораздо лучше, если бы он образумился.

Г. Тотлебен отправился осаждать Поти на Черном море. Он не особенно хорошо отзывается о потомках Митридата, но зато находит климат древней Иберии лучшим в свете.

Последние письма из Италии говорят, что моя последняя эскадра теперь в Магоне. Если султан не опомнится, то я ему пошлю их еще с полдюжины; можно подумать, что это ему нравится.

Теперешняя болезнь Англии может быть вылечена только войной: англичане слишком богаты и разъединены; война их сделает беднее и соединит умы. Да и сама нация ее хочет; но двор досадует только на губернатора Буэнос-Айреса.

Вы видите, что я этим письмом отвечаю на несколько ваших. Празднества, вызванные пребыванием здесь принца Генриха Прусского, уезжающего сегодня в Москву, несколько помешали моей всегдашней аккуратности отвечать вам.

Петербург, 3-14 августа [1771]

‹…› Согласитесь, что эта война заставила блистать наших воинов. Граф Алексей Орлов продолжает совершать достойные подвиги: он послал восемьдесят шесть пленных алжирцев и салетинцев великому Мальтийскому мастеру, прося его променять их в Алжире на христианских рабов. Уже давно ни один рыцарь св. Иоанна Иерусалимского не освобождал столько христиан из рук неверных.

Читали ли вы его же письмо к европейским консулам в Смирне, которые обратились к нему с просьбою пощадить этот город после поражения турецкого флота? Вы мне говорите о сделанной им отправке турецкого корабля, на котором были мебель, прислуга и т. д. паши; вот как это было.

Несколько дней после Чесменского морского сражения, казначей Порты возвращался из Каира на корабле с женами, детьми и всем имуществом, и отправлялся в Константинополь; в дороге он получил ложное известие, что турецкий флот разбил наш; он поторопился высадиться на берег, чтобы первым привезти это известие султану. В то время как он скакал в Стамбул, один из наших кораблей привел его судно к графу Орлову, строго воспретившему: никому не входить в комнату женщин и ничего не трогать из груза. Он велел привести к себе самую меньшую дочь турка, девочку лет шести, подарил ей бриллиантовое кольцо и несколько мехов и отправил со своей семьей и всем их добром в Константинополь.

Все это говорилось в газетах. Но вот о чем до сих пор умалчивалось: случилось графу Румянцеву послать офицера в лагерь визиря; его повели сначала к помощнику визиря, который, после первых приветствий, спросил его: «Есть ли кто-нибудь из графов Орловых в войске?» Офицер отвечал, что нет. Турок с живостью спросил его: «Где же они?» Майор отвечал, что двое служили на флоте, а трое остальных были в Петербурге. «Знайте же,- возразил турок,- что я чту их имя и что мы все поражены тем, что видим. Их великодушие проявилось особенно в отношении меня. Я тот самый турок, который обязан графу Орлову сохранением своих жен, детей и всего имущества. Я никогда не буду в состоянии отблагодарить их; но если в течение моей жизни я могу оказать им услугу, то сочту это за большое счастье». Он прибавил еще много других уверений и, между прочим, сказал, что визирю известна его благодарность, и что он одобряет ее. Он говорил все это со слезами на глазах. ‹…›

Подданные моего соседа, императора китайского, завели торговлю с моими, как только он уничтожил некоторые несправедливые притеснительные меры. Они уже обменяли разных вещей миллиона на три рублей, в первые четыре месяца по открытии торговли.