Агата Кристи - Расскажи, как живешь

Впрочем, вечером, лежа в спальном мешке, я пытаюсь убедить Макса, что его драгоценный Мак — невыносимый тип!

Вечно всех и вся критикует, и это, похоже, приносит ему мрачное удовлетворение.

У меня очередная неприятность — что-то стряслось с ногами; они стали настолько разными, что при ходьбе в моей походке заметен явный крен. Что это? Первые симптомы некой тропической болезни? Я спрашиваю Макса, не заметил ли он, что я в последнее время хожу не совсем прямо.

— Но ведь ты совсем не пьешь, — изумляется он и вздыхает:

— Видит Бог, я так старался привить тебе вкус к хорошим винам.

В ответ я тоже виновато вздыхаю. У каждого человека непременно есть какая-нибудь злосчастная слабость, с которой он сражается всю жизнь. Лично мне, увы, не дано ощутить прелесть табака и крепких напитков. Если бы я хотя бы осуждала тех, кто курит и любит выпить… Но я с такой завистью смотрю на гордых дам с сигаретами в длинных мундштуках, небрежно стряхивающих пепел, я же тем временем ищу укромный уголок, чтобы припрятать где-нибудь свой бокал, который даже не пригубила.

Все мои усилия оказались напрасны. Шесть месяцев я истово курила после ленча и после обеда, задыхалась, давясь табачными крошками и щурясь от едкого дыма, щиплющего глаза. Я утешала себя: ничего, скоро привыкну, — но так и не привыкла. Все друзья твердили в один голос, что на мои жалкие попытки стать заядлой курильщицей больно смотреть.

Когда я вышла замуж за Макса, выяснилось, что мы оба любим одни и те же блюда, предпочитая здоровую пищу, разве что порции могли бы быть поменьше. И как же огорчился Макс, узнав, что я не любительница выпить! Точнее, не пью вообще. Он пытался меня перевоспитать, последовательно предлагая мне разные марки кларетов, бургундское, сотерн, а затем, со все возрастающим отчаянием, токайское, водку и абсент! В результате он вынужден был признать свое поражение. Моя единственная реакция была такова: каждая новая марка вина вызывала у меня еще большее отвращение. Макс только вздыхал, поняв, что собутыльник из меня никудышный.

Он искренне уверял меня, будто постарел от этого на несколько лет.

Вот откуда глубокая, безысходная печаль в его реплике насчет моей занудной трезвости.

— Мне кажется, — объясняю я, — что я все время заваливаюсь влево…

Макс весело сообщает, что это действительно симптомы одной из редких тропических болезней, которая названа в честь кого-то «болезнь Стивенсона» или «болезнь Хартли». Такие недуги, обнадежил он меня, заканчиваются, как правило, тем, что у больного отваливаются пальцы на ногах, один за другим. Приятная перспектива, ничего не скажешь. Я вдруг решаю осмотреть свои туфли. Все ясно!

Внешняя сторона левой подошвы и внутренняя правой полностью стерты. Я пытаюсь сообразить, откуда этот очень странный дефект, и внезапно меня осеняет… Ведь я уже по несколько раз обошла вокруг каждого из пятидесяти курганов и городищ, причем всегда шла против часовой стрелки, а слева был крутой склон. Теперь просто нужно заходить с другой стороны кургана, и мои подошвы будут стираться равномерно!

Сегодня прибываем на Телль-Аджаджа, ранее называвшийся Арбан. Этот телль очень большой и очень важный для нас. Рядом проходит дорога из Дейр-эз-Зора, по нашим понятиям, настоящая магистраль! Мимо нас за это время промчалось целых три автомобиля, все — в направлении Дейр-эз-Зора.

К подножию телля жмется горстка саманных домиков, к нам на курган наведываются весь день какие-то люди: что значит цивилизация! Завтра мы поедем в Хассече, в этом месте Хабур соединяется с Джаг-Джагом. Там будет еще больше цивилизации, это французский военный форпост, да и сам город, по местным масштабам, не маленький.

Здесь я увижу наконец пресловутую и долгожданную реку Джаг-Джаг! Предвкушаю потрясение!

По прибытии в Хассече я и правда потрясена. Городок оказался крайне непритязательный — узкие улочки, несколько магазинов да еще почта. Мы наносим два официальных визита: один — к военным, другой — в почтовое отделение. Французский лейтенант очень любезен и горит желанием оказать нам всяческое содействие. Он предлагает поселиться в его доме, на что мы отвечаем, что наши палатки, уже установленные на берегу реки, нас вполне устраивают. А вот приглашение на завтрашний обед мы с удовольствием принимаем.

Визит на почту, как всегда, затягивается. Почтмейстера нет на месте, и, соответственно, все заперто. На его поиски отправляется мальчишка, и совсем скоро (через полчаса) тот как ни в чем не бывало радушно нас приветствует, велит приготовить нам кофе, и только после продолжительного обмена любезностями речь заходит о письмах.