Николай Киселев-Громов - Лагери смерти в СССР

В пути следования ссылаемые стоят на ногах, ибо такая теснота, что им нельзя ни лечь ни сесть; едут в совершенной темноте без ламп и свечей; в холоде, так как печей в вагонах нет. На разъезде Белый, где из вагонов высаживают для отправки пешком на апатитовые руды, приходилось наблюдать, как чекисты — надзиратели 5-го отделения СЛОИ, расположенного в районе Хибинских апатитовых руд, кричат всем этим женщинам, старикам и старухам: «Вылетай из вагонов пулей! Стройся в четверки»! Матери тщетно заявляют, что их дети или старики родители остались в вагоне, потому что их в тесноте задавили. Как сейчас помню; заглянул в вагон и увидел на полу несколько стариков, умерших в пути. На заявление крестьян о мертвых, надзиратели отвечают страшной бранью и приказанием — «не разговаривать». После отправки партии, трупы умерших выбрасываются чекистами в какую — нибудь яму и зарываются... Выстроенная партия, с обычными предупреждениями о том, что: «шаг влево — будет применено оружие», отправляются к месту поселения.

Кроме старой, изорванной одежды и таких же постельных принадлежностей, у ссылаемых ровно ничего нет так как все остальное, что у них было прежде, все решительно — вплоть до лучшей одежды, — конфисковано и переведено в собственность коллектива. Им не оставлено ни посуды, ни какой — нибудь другой утвари для устройства на новом месте. По прибытии к месту поселения, ссыльных размещают точно в таких же бараках, как и заключенных в СЛОН. Старушки, старики, матери и малые дети — все находятся в общем бараке, все спят вповалку на общих нарах. В бараке холод, грязь, сырость, вонь, вши и темнота.

Пища им дается еще хуже, чем заключенным северных лагерей. За нее они должны работать на разработках апатитовых руд и в лесу. Режим их почти ничем не отличается от режима заключенных: их также сажают в карцер, так же утром и вечером делают поверку, расстреливают если они пытаются бежать.

Все эти условия пораждают огромную смертность — особенно среди стариков и детей.

Борящиеся.Как ведут себя заключенные а СЛОНе? Как отвечают они да ежедневные издевательства над ними? Все покорно сносят, пассивно — сопротивляются, активно — борятся?

Терпеливая покорность является типичной для подавляющего большинства заключенных: многотерпелив и вынослив русский человек! Нарушается этот фон чаще всего попытками «ловчить», чтобы побежать «загиба», да еще отчаянной и бессильной бранью, когда заключенный доведен до отчаяния. «Ловчат» заключенные подкупом (деньгами и вещами), доносами на своих сотоварищей, предельной угодливостью перед администрацией, телом — если речь идет о женщинах и тело у них еще привлекательно. Гораздо реже случаи пассивного сопротивления, когда заключенный прямо отказывается от действий, которые требует от него СЛОН. Самовредительство и самоубийство — главные формы этой пассивной борьбы. Случаи прямой и активной борьбы — чрезвычайно редки, но и они выражаются в таких негероических действиях как побеги и «письма» на бревнах и досках. На побеги решаются немногие — вероятно не больше двух - трех человек на тысячу заключенных . Бесконечно реже эти побеги кончаются удачей — обычно, бегущие ловятся и гибнут от чекистских истязаний и пуль... За «письма» на бревнах и досках в 1927,1928 и 1929 годах в штрафном изоляторе «Секирка» было расстреляно примерно 125 человек. Все они работали по погрузке леса на иностранные пароходы и в своих необыкновенных «письмах» на лесных материалах, идущих за границу, то сообщали, что «этот лес облит кровью и слезами», то звали к бойкоту «этого леса», то просили о защите то просто «рисовали» (чаще топорами) на бревнах и досках гробы и кресты... Борьбы «грудь с грудью» с топором или бревном в руке, вооруженной борьбы в порядке или отстаивании чести и достоинства, или мести за чекистское надругательство над ними - такой борьбы не было.

По крайней мере я не знаю о ней. Доведенные до отчаяния заключенные, рубили топором себе ноги и руки, вешались, бросались зимой в проруби, никогда не убивали чекистов —надзирателей.

Пассивная борьба, как сказал, была. Иногда она отливалась в яркие формы и о нескольких случаях я хочу рассказать.

Первым среди них мне вспоминается героическая борьба Адольфа Георгиевича Немировского. Он служил в Москве, в Резинотресте. Лубянка 2 решила завербовать его в число своих осведомителей и послать в Лондонское торговое представительство для шпионской работы, — «Немировский когда — то жил в Лондоне, хорошо знает английский язык, имеет высшее образование» — рассуждала Лубянка 2 — «и потому хорошо сумеет вести работу в Англии». Вербовкой Немировского занялся чекист Себергер. Я в это время был в Москве на съезде начальников секретных отделов. Себергер, знакомый мне по совместной работе в Ч. К. еще с Новороссийска, желая видимо похвастаться передо мною своим раскошным кабинетом, пригласил зайти к нему. Я пришел и попал как раз в тот момент, когда он «вербовал» Немировского в секретные сотрудники ОГПУ.