Яков Сухотин - Сын Сталина - Жизнь и гибель Я. Джугашвили

Начались новые допросы. Гестаповцы все делали, чтобы «повлиять» на Якова Джугашвили. Но он был по-прежнему непреклонен и верен намеченной линии поведения. Как подлинный советский патриот он преодолевал страх и держался с достоинством.

Политрука П. П. Кашкарова первый день войны застал на западной границе — он был начальником штаба одной из частей, оборонявших Брестскую крепость. Когда оставшихся в живых защитников крепости взяли в плен, немцы отобрали офицеров и отправили их в концлагерь Хаммельбург.

Там П.П. Кашкаров стал другом генерала Д. М. Карбышева. До войны Карбышев был генерал-лейтенантом инженерных войск, профессором, доктором военных наук, преподавателем Военной академии Генерального штаба Вооруженных Сил СССР.

Петр Павлович Кашкаров вспоминал: «Когда в 1942 году пришел эшелон из концлагеря Замостье, я заметил среди привезенных узников генерала Дмитрия Михайловича Карбышева, с которым был прежде знаком. Он был прекрасным специалистом, автором известного до войны «Справочника по военно-инженерному делу».

Несколько дней спустя после прибытия Карбышева я его спросил:

— Товарищи интересуются, можно ли доверять Якову Джугашвили?

Карбышев ответил:

— К Якову Джугашвили следует относиться как к непоколебимому советскому патриоту. Это очень честный и скромный товарищ. Он немногословен и осторожен, потому что за ним постоянно следят. Он опасается подвести тех, кто с ним будет общаться.

Я догадался, что Карбышев и другие руководители подполья тайно поддерживают контакт с Джугашвили. Затем я сам с ним познакомился и убедился, что это настоящий советский человек. К его характеристике, данной Карбышевым, хочу добавить, что Яков Джугашвили был исключительно отзывчивым; страдая от недоедания, он часто делился хлебом с больным и ослабевшим товарищем.

Он и Карбышев еще оставались в Хаммельбурге, когда меня и часть узников отправили в Нюрнберг. Через некоторое время туда же доставили Карбышева. Когда я спросил его о Джугашвили, он сказал:

— Якова Иосифовича увезли из концлагеря неизвестно куда. Гитлеровцы на него злы невероятно».

В Москве живет бывший узник Хаммельбурга Александр Константинович Ужинский. Он рассказывает:

«Я уже находился в концлагере Хаммельбург, когда туда доставили Якова Джугашвили. Я знал его в лицо, потому что до войны, обучаясь в Москве в Военно-инженерной академии, иногда ходил на занятия по физкультуре в спортивный зал Академии имени Дзержинского и встречал там Джугашвили. С той поры он сильно изменился: лицо исхудало, почернело, взгляд глубоко запавших глаз стал тяжел и мрачен. Он был одет в потрепанную шинель и рваную гимнастерку. На голове — советская армейская пилотка. На ногах — башмаки с деревянными подошвами.

Я видел, как к нему подошел один из лагерных охранников. Держа в руках банку с краской и кисть, он начертил на груди Джугашвили буквы «SU». Такие метки всем нам ставили на груди и на спине. А Якову Джугашвили — и на груди, и на спине, и на брюках, и на рукавах, на плечах и даже на пилотке.

Пока охранник мазал кистью, Джугашвили обернулся к стоявшим рядом военнопленным и громко крикнул:

— Пусть малюют! Советский Союз — эта надпись делает мне честь. Я горжусь этим!

Его слова произвели большое впечатление. Мужественное поведение Якова Иосифовича мы, конечно, горячо одобряли. А сохранить бодрость духа тогда было непросто. Каждый день из наших бараков уносили трупы товарищей, умерших от истощения и болезней. И каждое утро эсэсовцы, построив нас на плацу, вырывали из рядов свои очередные жертвы, которые под дулами автоматов уводили из лагеря. Мы знали, что этих товарищей никогда больше не увидим.

К Якову Иосифовичу приставили одного пленного, который стал изменником Родины. Этот субъект следил за Джугашвили и приставал к нему с антисоветскими разговорами. Однажды Яков Иосифович вспылил, схватил табуретку и пригрозил провокатору:

— Если ты, сволочь, еще раз оскорбишь Родину — размозжу голову!

В те дни узники под руководством попавшего в Хаммельбург советского генерал-майора Тхора готовили массовый побег: наметили места для разрыва колючей проволоки, составили карту окрестностей и стали мастерить самодельные компасы. В это время я довольно близко сошелся с Яковом Иосифовичем. За ним неотступно следили, шансов на побег у него практически не было, но он знал о наших планах и обратился ко мне с просьбой:

— В случае удачи расскажи потом обо всем дома.