В Крылов - Александр Федорович Можайский

Пока Можайский исследовал летающие модели, рассчитывал и чертил проект первого в мире самолета, враги России начали свои происки. Они как бы окружили Можайского и его детище невидимой, но прочной сетью. Прежде всего, заручившись согласием влиятельных кругов, решено было составить новую комиссию, перед которой Можайский должен был отчитаться в своих опытах.

Еще во времена Ломоносова прижившийся в России немец Тауберг - враг русской науки - с циничной откровенностью сказал то, что таили про себя десятки ему подобных карьеристов:

"Разве нам десять Ломоносовых надобны, когда и один нам в тягость".

Во времена Можайского главой русской науки был Менделеев, и для чужеземных карьеристов он стал помехой. Они постарались удалить его из состава комиссии и воспользовались заграничной командировкой Менделеева, которая не позволила ему остаться в это время в Петербурге.

Морской инженер, член научно-технического комитета Богославский, входивший в состав первой комиссии, решительно поддерживал идеи Можайского, писал о его работе в газете, радовался первым успехам изобретателя. Честный, не способный на сговор, он также оказался неугодным новой комиссии. Постарались обойтись без Зверева - он ведь подписал все решения, принятые по предложению Менделеева, без единого возражения.

В новую комиссию вошли четыре человека, Председатель генерал-лейтенант Герман Паукер и члены: генерал-майор Герн, полковник Вальберг и полковник Петров - единственный из состава первой комиссии, чтобы создать видимость какой-то преемственности в работе.

Защита проекта самолета в этой новой комиссии была назначена на апрель месяц. Состав комиссии мог вызвать удивление каждого здравомыслящего честного человека. Кто они - Паукер, Герн, Вальберг? Почему эти три немца должны решать судьбу русского изобретения?

Кто такой Вальберг? Чем он зарекомендовал себя в науке или технике никто не знал. А Герн? Впрочем, Герн, всегда напыщенный, мнивший себя ученым, специалистом по воздухоплаванию, предлагал наполнять воздушные шары вместо водорода дымом.

Паукера знали как профессора Николаевской инженерной академии. Он преподавал в России больше тридцати лет. Читал высшую математику и строительную механику. Такое сочетание казалось особо удачным - этот человек мог понять, что проект самолета вполне осуществим, а это давало ему право поддержать проект. Правда, поговаривали, будто Паукер любит быть на виду у царского двора, и даже числится присутствующим в дворцовой строительной конторе,

Примерно такое представление господствовало в научно-технических кругах, примерно то же самое думал и Можайский, входя в Михайловский замок, где помещалось Инженерное училище и Главное инженерное управление.

В кабинете, где собралась комиссия, за столом сидели двое - Паукер и Петров. Герн отсутствовал, В стороне поместился Вальберг, он приготовился вести протокол. Как непохожи были члены этой второй комиссии на тех настоящих, передовых ученых, которые утверждали план испытаний. Но Можайский не волновался. Он как всегда оставался спокойным, внимательно разглядывая членов комиссии. Он казался ученым, надевшим мундир офицера флота. Этот высокий, крепко сложенный человек, на вид моложе своих пятидесяти трех лет, начал говорить. Он обстоятельно рассказал о своих опытах, обращаясь к чертежам, показывая, каким, по его мнению, должен быть самолет.

Однако на надменном, холеном лице Паукера не отражалось никакого интереса к словам Можайского. Придвинув к себе пояснительную записку изобретателя, генерал изучал ее и делал на полях какие-то пометки.

После доклада Можайского начались вопросы. Они сразу же удивили Можайского. Так могли спрашивать люди, или ничего не понимающие в технике, или подходящие к проекту сознательно предвзято. Паукер объявил исходные данные, положенные Александром Федоровичем в основу проекта, не заслуживающими доверия.

Далее он, Паукер, заявил, что при стоимости машины, названной изобретателем, ее вес превысит 200 пудов. Одно возражение нелепее другого посыпались из генеральских уст. Наконец, и это был самый горький упрек для Можайского, Паукер утверждал, будто самолет нельзя будет использовать в военных целях.

Можайский был удивлен, раздосадован, огорчен. Он пытался привести доводы, хотел возразить, обосновать свои положения. Но ему не дали говорить, его не хотели слушать, его слова не приняли во внимание.

Изобретатель просил разрешения показать модели, их полет, наглядно доказать справедливость своих исходных положений. Паукер решительно отказал ему в просьбе. Вместо этого Паукер поднялся и ровным бесстрастным голосом стал зачитывать проект протокола.