Жан Маре - Жизнь актера

Я рассказываю все это, чтобы подчеркнуть молодость, беззаботность тех минут, тогда как в других местах мы переживали разные драматические события и испытывали физические и духовные страдания.

Приходил еще один гость, который нравился мне гораздо меньше, — Морис Сакс. То, что рассказал о нем Жан, возмутило меня. Например, этот «друг», которого Жан послал к своей матери за какими-то бумагами, унес много рукописей и интимных писем, а впоследствии продал их. Жану сообщил об этом владелец книжного магазина. Я не понимал, как может Жан продолжать общение с этим типом.

Перед началом репетиций «Рыцарей Круглого стола» Жан повез меня на юг, в Тулон, к своей подруге, декоратору по имени Кула Роппа.

Мать не одобряла мою поездку. Я впервые ехал на юг. Нет, я ошибся: однажды я ездил к матери в Монпелье, в пересылочную тюрьму, где она в очередной раз отбывала наказание. Поэтому от юга у меня осталось грустное воспоминание, тем

более что я чуть не утонул в Палавас-ле-Фло. Этот пляж разделен надвое каналом. Я хотел вплавь перебраться с одного пляжа на другой, но меня отнесло течением. Я не осмелился позвать на помощь — боялся показаться смешным. Меня вытащили. Мой гороскоп! «Берегись воды и огня» — всегда.

Матери не нравилось, что я проведу несколько недель с Жаном Кокто. Я объяснил ей, что это необходимо для подготовки пьесы. Розали не выразила своего мнения по поводу «Царя Эдипа» и «Макбета». Она еще не верила, что «Рыцари» станут моим настоящим дебютом. Я больше не работал статистом у Дюллена. Поэтому ей непонятна была причина моих ночных возвращений. А я был так счастлив, мне хотелось, чтобы и она радовалась вместе со мной. Она же страдала оттого, что я могу быть счастлив без нее. Наше необыкновенное согласие рушилось.

Впервые я путешествовал в спальном вагоне. Наше купе не было похоже на другие: опиум придавал ему таинственность. Мы зажигали керосиновую лампу, закладывали полотенцами щель под дверью, затем зажигали масляную лампу и приоткрывали окно.

Я не курил, но зато чувствовал себя, как в коллеже, когда делал что-то запретное.

Закончив курить, Жан лежал совершенно неподвижно, вытянув руки вдоль тела. Он занимал нижнюю полку, я верхнюю. Я тушил свет, чтобы он думал, будто я сплю. Его глаза оставались открытыми. Я знал, что он работает.

«После Баланса начинается юг. Видишь крыши из розовой черепицы...»

Все пейзажи, страны, города, увиденные с ним, были несравненны. Благодаря ему я открывал красоты, о которых даже не подозревал, которых сам никогда бы не заметил. Так, в Тулоне мы останавливались возле каждой двери с красивым или оригинальной формы молотком, любовались знаменитыми кариатидами на носу старинных таможенных судов. Часами мы бродили по улицам города. Его восхищение всем прекрасным, необычным так много мне дало! И при этом ни разу он не пытался преподать мне урок. Я мог смело задавать ему вопросы, выдающие мою ужасную необразованность. Он отвечал на них терпеливо, без удивления. Я был счастлив. Я больше не играл комедию: я любил Жана.

У Кулы Роппы, где мы жили, была очень уютная квартирка с видом на порт: две комнаты и гостиная в мансарде.

Очень быстро комната, в которой жил Жан, становилась похожей на него. Его безделушки, его бумаги, его упорядоченный беспорядок совершенно преобразили ее. Я работал тогда над «Рыцарями Круглого стола», как правило, на террасе или на пляже. Возвращаясь, я обнаруживал чудеса: повсюду были разложены рисунки для декораций, костюмов, предназначенные мне или изображавшие меня. Если ему хотелось немного раскрасить рисунки, он использовал все, что попадалось под руку: цветные чернила, мелки, косметику Кулы Роппы.

Как-то во время вечерней прогулки Жан пришел в восторг от вывески перчаточника. Теперь всякий раз, когда мы проходили мимо лавки, он любовался этой железной перчаткой, выкрашенной в красный цвет. Часто мы выходили на прогулку специально, чтобы вновь ее увидеть. Однажды ночью, ничего не сказав Жану, я отправился к лавке перчаточника. Взобрался на второй этаж и, уцепившись за перчатку, повис на ней и висел, пока она не оторвалась. Когда я притащил ее Жану, он не поверил своим глазам.

Кула Роппа тоже курила опиум, но редко вместе с Жаном. Нас обслуживал бой индокитайского происхождения, присутствие которого придавало квартире еще большую необычность.

Однажды я спал совершенно голый на кровати в комнате Жана. Было очень жарко. Семь часов утра — для нас это еще ночь. Раздался стук в дверь, и она тут же распахнулась. Это полицейские, их было шестеро. Я натянул халат. Они на меня не смотрят. Все время они будут действовать так, как будто меня здесь нет. Хотя позже я узнал, что застигнутый в комнате курильщика опиума также считается таковым.