Александр Клинге - 10 мифов о Гитлере

Гитлер неоднократно проявлял депрессивные реакции, вплоть до суицидальных попыток (в 1923 году после провала Мюнхенского путча и в 1931 году в связи с самоубийством его племянницы Гели Раубаль). В этом же ряду можно рассматривать и двухнедельный отказ от пищи после заключения в крепость Ландсберг, и суицидальное настроение после неудачи НСДАП на выборах 6 ноября 1932 года, совпавшее по времени с попыткой самоубийства Евы Браун. Но все эти депрессии носили достаточно кратковременный характер, и Гитлер неизменно возвращался к активной политической деятельности.

Гитлеру был свойственен страх за собственное здоровье, который, вероятно, имел свое основание в многочисленных психосоматических симптомах – известно, что фюрер жаловался на желудочные колики, обильное потовыделение, тремор конечностей. Желудочные колики мучили фюрера при любых психических перегрузках – как в радостные (аншлюс Австрии), так и в тревожные моменты (оккупация Рейнской области, оккупация Чехословакии). В последнем случае боли были так сильны, что Гитлер приступил к составлению завещания. Эти боли, однако, мгновенно прекратились, как только ситуация получила благоприятное для Гитлера развитие.

Боли в желудке Гитлер считал предвестниками рака. Ипохондрия также выражалась в преувеличенном страхе заболеть сифилисом или вообще какой-нибудь заразной болезнью Здесь можно усмотреть некоторую параллель с отношением Гитлера к евреям. Как только Гитлер начинал говорить о евреях, сразу начинали мелькать «паразиты», «черви», «бациллы», «чума», «вирус», «туберкулезный народ» и т. п.

Впрочем, страх перед болезнью можно скорее отнести на счет второго психического отклонения, которым, очевидно, страдал глава Третьего рейха – паранойи. Посмотрим, насколько обоснованным выглядит этот второй диагноз.

Как известно, основными симптомами параноидного личностного расстройства являются: сверхценные и бредовые идеи, подозрительность, недоверчивость, упрямство. Всего этого у Гитлера было в избытке.

Политику, проводимую Гитлером, определяли четыре взаимосвязанные сверхценные идеи: величие Германии, борьба с евреями, уничтожение большевизма и завоевание «жизненного пространства» на Востоке. При этом «борьба с евреями» носила характер, скорее, не сверхценной, а бредовой идеи, поскольку предполагала существование всемирного еврейского заговора. То же можно сказать и о «борьбе с большевизмом».

Фюрер был абсолютно уверен, что СССР (или «Азия», как он порой выражался) планирует «порабощение» Европы (да что там мелочиться – всего мира), и на этом основании зачастую отвергал любые объективные доводы о политическом и военном положении. «Борьба с большевизацией Европы» стала важнейшей частью «мессианской программы» Гитлера. Из-за этого он вмешался в гражданскую войну в Испании, хотя это привело к обострению отношений с Англией, с которой Гитлер всегда желал «вечной дружбы». Из-за этого был заключен Антикоминтерновский пакт с Японией, что вызвало недоумение немцев по поводу «расовых аспектов» этого союза. Из-за этого во время войны Гитлер принципиально отказывался от переговоров со Сталиным: «В борьбе против большевизма никакому компромиссу места нет… Исход этой войны дипломатическими средствами решен быть не может!» – вспоминал слова Гитлера Риббентроп.

Понятно, что «мировоззренческая» антикоммунистическая политика Германии вызывала недоумение в европейских странах, придерживавшихся традиционной «реальной политики». Тот же Риббентроп писал в своих воспоминаниях: «В намерения Гитлера входило подтолкнуть к участию в антикоммунистическом фронте также и Британскую империю… Когда я в январе 1937 г., после подписания Италией Антикоминтерновского пакта, вернулся из Рима в Лондон, у меня состоялась беседа по этому поводу с английским министром иностранных дел Иденом. Я хотел доказать ему значение этого идеологического сплочения для всего культурного мира. Когда Иден заявил мне, что в Англии подписание Антикоминтерновского пакта… воспринято с неудовольствием, я со всей откровенностью растолковал ему смысл и цель пакта и его значение для всего некоммунистического мира, а тем самым и для Британской империи. Я указал на то, что этот пакт не направлен ни против кого другого, кроме мирового коммунизма, и что он открыт для вступления в него и Британии. Но я натолкнулся на полное непонимание со стороны Идена, и даже позже мне никогда не доводилось услышать от английского правительства хоть что-то насчет этой инициативы. В Англии не хотели видеть коммунистической опасности».