Вильгельм II Гогенцоллерн - События и люди. 1878-1918

Общее положение Германской империи складывалось в довоенное время блестяще. Именно поэтому становилось все более затруднительным ее положение на международной арене. Небывалый подъем промышленности, торговли и международных связей содействовал благосостоянию Германии. Кривая нашего развития все время шла вверх. Связанное с этим мирное завоевание значительной части мирового рынка соответствовало усердию и успехам немцев и должно было принадлежать им по справедливости. Но это не могло быть приятно более старым мировым государствам, в особенности Англии, что вполне естественно и не содержит ничего удивительного. Никому не доставляет радости обнаруживать, что вдруг у него под боком расположился конкурент и надо спокойно смотреть, как старая клиентура переходит к нему. Поэтому недовольство Англии успехами Германии на мировом рынке не может вызвать у меня никаких упреков в адрес Британской империи.

Если бы Англия сумела сбить или уничтожить немецкую конкуренцию, применяя более совершенные методы торговли, то это было бы ее правом, против которого нельзя ничего возразить. Наиболее сильный и ловкий и выиграл бы игру. В жизни народов нельзя считать предосудительным то, что в мирном соревновании состязаются на пользу своих народов два государства, пуская в ход одинаковые мирные средства, но применяя при этом разную степень энергии, смелости и организаторского таланта. Совершенно иначе обстоит дело, когда одна из состязающихся сторон, видя, что положению ее на мировом рынке грозит опасность из-за работоспособности, успехов и более совершенных торговых методов другой стороны, выступает против своего конкурента и, не умея состязаться с ним мирным путем, пускает в ход насилие, т. е. отказывается от мирных средств и прибегает к военным.

Наше международное положение еще больше затруднялось из-за того, что мы были вынуждены строить флот для защиты нашего благосостояния, которое в немалой степени базировалось на 19 миллиардах ежегодного германского экспорта и импорта. Предположение, будто мы строим флот для того, чтобы напасть на английские морские силы, далеко превосходившие наши, и уничтожить их, является абсурдным, ибо при фактическом соотношении сил на море мы не могли бы победить англичан. На мировом рынке мы все равно двигались вперед в соответствии с нашими планами, и в этом отношении нам не на что было жаловаться. Зачем же нам надо было ставить на карту плоды нашей мирной работы?

Во Франции с 1871 года заботливо лелеяли идею реванша. И в беллетристике, и в политической и военной литературе, в офицерском корпусе, в школах, в различных общественных организациях, в политических кругах всюду эта идея культивировалась во всевозможных вариациях. Я могу понять это настроение. Исходя из здоровой национальной точки зрения, следует в конце концов признать, что для всякого народа гораздо почетнее желание уничтожить плоды нанесенного ему поражения, чем молча проглотить его. Но Эльзас-Лотарингия уже в течение многих столетий была коренной немецкой областью. Она была в свое время захвачена Францией, а в 1871 году мы взяли ее обратно, как принадлежащую нам по праву. Поэтому война с целью реванша, предпринятая для завоевания исконно немецкой области, была незаконной и антиморальной. Уступка с нашей стороны в этом вопросе явилась бы пощечиной и нашему национальному чувству, и чувству законности вообще. Поскольку Германия никогда не могла согласиться на добровольное возвращение Франции Эльзас-Лотарингии, французская мечта о реванше могла быть осуществлена лишь победоносной войной, которая должна была продвинуть французские границы до левого берега Рейна. Германия же, наоборот, не имела никаких причин ставить на карту свои завоевания 1871 года. Она должна была, несомненно, стремиться сохранить мир с Францией, тем более что объединение держав, направленное против германо-австрийского двойственного согласия, выступало все более отчетливо.

В России дела складывались так, что мощная царская империя стремилась к выходу в южные моря. Это стремление естественно, и его нельзя осуждать. Помимо того, вражда, возникшая между Россией и Австрией главным образом из-за Сербии, затрагивала в то же время и Германию постольку, поскольку последняя была в союзе с Австро-Венгрией. К тому же в царской России постоянно происходило внутреннее брожение. Поэтому каждое царское правительство считало полезным держать наготове опасность внешних конфликтов, чтобы иметь возможность в любое время отвлекать народ внешними затруднениями от внутренних проблем, создавая, таким образом, клапан для разряжения сгущенной политической атмосферы внутри страны. Огромная потребность России в займах покрывалась почти исключительно во Франции. В Россию перешли свыше 20 миллиардов французских золотых франков, расходованием которых Франция отчасти сама и распоряжалась. При этом имелось в виду использовать французские займы исключительно для стратегических мероприятий, направленных к подготовке войны. Золотой цепью французских миллиардов царская империя не только была прикована к Франции в финансовом отношении, но и связала себя с французской идеей реванша.