Александр Беляев - Воспоминания декабриста о пережитом и перечувствованном. Часть 1

Ночлеги наши, при огромном количестве мошек и комаров, были истинной пыткой. Напившись чаю на берегу какой-то речки, где был ночлег, под страшным дымом, выедавшим глаза, без чего нельзя было дышать, не проглотивши массы насекомых с пищею, которую нам готовили на ужин, мы тут же располагались спать на потнике, снятом из-под седла лошади, и под шинелью, и что это был за сон! Несмотря на все материальные неудобства, мы все были очень веселы. Не помню, как звали Безобразова: Леонид ли Григорьевич или наоборот; его, как генерала, приглашали на ночь к местному военному начальнику, который при этом случае, вероятно, сам выходил куда-нибудь. Он также с нами разделял и чай, и ужин, а как это был человек веселый, приятный и в нашем странническом положении добрейший товарищ, то неудобства нас более смешили, нежели сердили, и часто раздавался веселый смех. После нескольких переходов, с горем и весельем пополам, мы наконец достигли Кизляра.

В Кизляре в это время был жандармским полковником Прянишников, родной брат бывшего министра почт. Когда он узнал о прибытии в Кизляр генерала Безобразова, он просил его и всех нас, его спутников, остановиться у него, отвел нам особый флигель, прислал сейчас чаю, кофе, пришел сам, довольно долго беседовал с нами, расспрашивал о военных действиях и, уходя, просил обедать и провести у них весь день. День этот был для всех нас одним из приятнейших в нашей страннической жизни. Жена его, помнится, Варвара Андреевна, была одна из тех умных, любезных и интересных дам, которые не скоро забываются. К тому же, мы нашли в ней единомыслие с нашими религиозными убеждениями, живую и истинную веру, усиленную и укрепленную в ней виденными ею чудесными действиями Божественного Промысла. Так, она рассказывала, как одна знакомая или родственница ее, молодая дама, умерла; над ней уже служили панихиды, читали Псалтирь, как незадолго до погребения вдруг псаломщик увидел, что она откинула покров и в гробе села; он, конечно, в суеверном страхе бросился вон из комнаты, а муж, увидев ее ожившею, в восторге поднял ее из гроба и отнес на постель. Подобные обмирание и оживления случаются нередко, но тут то было знаменательно, что она, как видно, переходила в тот мир и видела Спасителя, потому что тихо приговаривала и все повторяла: "Как Он хорош! Как светел!" — и еще прибавила окружающим ее родным, конечно, в жизни нежно ею любимым: "Вы не поверите, как все вы мне кажетесь теперь гадки". Ее спрашивали, конечно, из любопытства, о многом, но она не отвечала ни слова и, кажется, на другой или третий день скончалась уже обычною человеческою смертию. Этот рассказ так врезался в моей памяти, что как будто я вчера слышал его.

На другой день мы отправились на Наур, где Меллер заболел и умер, а мы с братом в Ставрополь и потом во Владикавказ. На следующей станции Безобразов просил меня сесть к нему в коляску и дорогой рассказал мне, с каким нетерпением он летит в Ставрополь, где ожидала его жена, с которою он был более десяти лет в разлуке. При этом он также рассказывал мне, что в его решимости примириться и вновь соединиться с женою, с которой так давно расстался, он много обязан Михаилу Александровичу Назимову, одному из наших товарищей, пользовавшемуся большим уважением всех знавших его. По своему уму, высоким качествам, серьезности, прямоте характера, правдивости Михаил Александрович Назимов слыл и был каким-то мудрецом, которого слово для многих имело большой вес. Много раз он уговаривал и убеждал Безобразова примириться с женой и, вероятно, сильны и вески были его доводы с религиозной и нравственной точки зрения, что "я, — как говорил Безобразов, — вполне согласился с ним, и тем более, что доводы эти проникали в сердце его любовью и искренним благожеланием мне добра, и я всегда буду ему сердечно благодарен".

По приезде в Ставрополь Безобразов пригласил меня идти к нему на завтрашний день к утреннему чаю, что я с величайшим удовольствием исполнил.

Он познакомил меня со своей женой, женщиной средних лет, но уже носившею на себе следы глубокой скорби в проседи ее черных или темных волос и в каком-то меланхолическом настроении. Черты у нее были правильны и все лицо прекрасно и симпатично; видно, что она была еще недавно красавицей. Я простился с ними, поблагодарив, что они доставили мне сердечное наслаждение, дозволив быть свидетелем их нового счастья, продления которого также пожелал им от всего сердца, с уверенностью, что это желание осуществится и что они до конца дней своих будут счастливы. Потом, уже в России, мне рассказал о них один мой родственник, хорошо с ними знакомый, что, бывши у него в Воронеже, где он уже командовал корпусом, он узнал, что жена его умерла, что он сделался спиритом и постоянно был в общении с ее духом посредством переписки. Это уже показывало, что они были счастливы взаимною любовью, если и по смерти ее он был в общении с ее духом и руководился ее советами. Я не спирит, но заявляю здесь слышанное мною из самого верного источника, а насколько это была у него иллюзия или действительность — судить не решаюсь.