Юлиан Семенов - Неизвестный Юлиан Семенов. Умру я ненадолго...

Подружились мы позднее. О литературе не говорили — это удел молодых, начинающих писателей, которым крайне важна оценка их работы. Для нас же литература стала неотъемлемой частью жизни. Воздухом. Разве мы говорим о воздухе, которым дышим? Разве только когда его уж особенно загрязнят дымом или выхлопными газами. Поэтому мы с Юлианом чаще говорили о судьбах — своих и чужих.

Готовил Юлиан сам. Однажды приехал я в Москву, он ко мне звонит: «Олжас, жду. Манты будем есть!»

Прихожу. Стоит Юлиан на кухне в переднике и варит купленные в ресторане «Узбекистан» манты, энергично помешивая в кастрюле половником, — совсем как сибирские пельмени. А манты ведь на пару готовят — на решетке, в каскане. После этого я ему и прислал из Алма-Аты каскан.

По натуре Юлиан был путешественник, открыватель. Общителен был очень и со всеми находил общий язык — если стоило его находить. Отцом был на редкость нежным. Может и не хватало ему времени, чтобы выразить свое отношение к дочкам, но, как необязательно выпить все море, чтобы осознать, что оно соленое, — достаточно нескольких капель, так и тех часов, которые он с ними провел при мне, мне хватило, чтобы понять, насколько он их любил…

Перестройку Юлиан принял сразу и активно в нее включился. Перестройку должны были делать новые люди, и Юлиан по складу ума к ним относился. Они формировали общественное мнение, подготавливая его к приближающимся изменением. Почти все мы, писатели, старались их приблизить. Изменения пришли, но, к сожалению, в дальнейшем оказались слишком прямолинейными и не всегда к лучшему…

Юлиан был динамичен, экспрессивен и успешен. Всего добивался. Все, к чему прикасался, превращалось в дело. Оттого и завидовали ему. Когда в любой среде появляется личность такого масштаба, то сразу привлекает повышенное внимание, и далеко не всегда доброжелательное. Сам Юлиан не знал равнодушия и если уж верил в человека, то веру эту хранил и поддерживал не на словах, а на деле. Строки: «Если друг оказался вдруг и не друг и не враг, а так» точно не о нем. Он другом быть умел.

В декабре 86-го года в Алма-Ате начались выступления молодежи и гонения на Кунаева. Он уже вышел на пенсию, но предъявленные ему обвинения были более чем серьезны.

Я, будучи на его стороне, также оказался в опале.

Гонениям было суждено продолжаться в течение долгих месяцев — пришло время низвержения памятников.

Я всегда думал, что у меня очень много друзей, — со сколькими писателями встречались, общались, выпивали! А тут вдруг понял, что друзей у меня почти не осталось. Вокруг образовалась пустота. И в этой пустоте раздался один-единственный голос в мою защиту — голос Юлиана Семенова. И не просто голос. Вскоре мне пришлось бежать из Алма-Аты (иначе бы меня арестовали), и я приехал в Москву, где Юлиан меня приютил. «Прятался» я и на его даче в Крыму, под Ялтой.

Как раз в те дни меня пропечатали в «Правде», и Юлиан, выступая перед московской интеллигенцией в ЦДРИ, получил вопрос из зала: «Что вы думаете о поэте Олжасе Сулейменове?». Ни секунды не раздумывая, он ответил: «Я знаю Олжаса. Олжас — алмаз. А к алмазу грязь не пристает!» И эту позицию Юлиан не изменял до окончания гонений на меня.

Через некоторое время я вернулся в Алма-Ату в надежде отстоять Кунаева (а им занимался и ЦК КПСС и КГБ и местный ЦК).

С Юлианом мы договорились поддерживать тайную связь через надежных людей — друзей кинорежиссеров. Я ему оставил их телефонные номера, и он по ним звонил, не называя имен и фамилий.

У Юлиана был обширный круг знакомых в КГБ и ЦК КПСС, и он, разузнав касающиеся нас новости, сообщал их мне.

Надо сказать, что Юлиан знал и Горбачева, и Яковлева, и Бобкова — интеллигентнейшего человека, который в моей судьбе принял участие. Он в КГБ занимался идеологией, и в писательских делах и интригах прекрасно разбирался. Это были основные «источники информации» Юлиана.

Я хорошо знал, что Юлиан был близок к КГБ. Это было связано с его сферой литературной деятельности, с архивами, но эти отношения никогда не превратились в нечто, от чего порядочному человеку стоит отворачиваться.

Юлиан был человек мудрый и понимал, где добро, а где зло…

Все помнили, что было в тридцатые годы, но забыли, что в 60-е, в нашу эпоху «возрождения», и в КГБ появлялись интеллигентные и светлые люди, способные отличить добро от зла. И Юлиан общался именно с такими людьми. Он меня с ними впоследствии познакомил. А в ЦК таким светлым человеком был наш общий хороший друг Александр Николаевич Яковлев…