Александр Мыльников - Петр III

И в поисках ответа на занимавшие вопросы я решил пойти иным, нетрадиционным путем, чтобы взглянуть на личность и дела Петра Федоровича объективно, в системном единстве, привлекая по мере возможности неизвестные и заново перечитывая уже вошедшие в поле зрения исследователей печатные и рукописные источники.

Ни о какой «посмертной реабилитации» речи быть не может. Речь о совершенно ином — о попытке постижения правды прошлого. Петр III интересен не только как политик, но прежде всего как человек. Человек, самим фактом рождения включенный в определенные правила игры, нарушить которые могла только его смерть. И еще речь пойдет об отзвуке и восприятии его имени и дел в народном сознании, в котором надежды сплелись с иллюзиями, а правда с вымыслом.

«"Мы, кажется, вступили в область догадок", — заметил доктор Мортимер. "Скажите лучше — в область, где взвешиваются все возможности, с тем чтобы выбрать из них наиболее правдоподобную. Таково научное использование силы воображения, которое всегда работает у специалистов на твердой материальной основе"» (А Конан Дойл. «Собака Баскервилей»).

Наш путь по извилистым тропам и перепутьям истории начинается…

Канун и события Дня святых первоверховных апостолов Петра и Павла в июне 1762 года стали триумфом для Екатерины II и поражением для Петра III. Об этом по горячим следам свидетельствовали современники и участники случившегося. Об этом многократно, с добавлением подлинных и вымышленных деталей вот уже более двух столетий повествуют историки и писатели. Неудивительно: даже видя одновременно одно и то же, люди зачастую приходят к различным, порой противоположным умозаключениям. Что уж говорить о тех, кто кровно заинтересован в отстаивании своих взглядов! И тогда зерна правды дают всходы лжи либо прекраснодушных, или, наоборот, леденящих душу мифов. Поистине правду от мифа порой отделяет всего один шаг. Но и от мифа при определенных условиях до правды иной раз не более того. Постараемся взглянуть на то, что происходило в окрестностях Петербурга и в самой столице 28–29 июня 1762 года, глазами вольных или невольных свидетелей этих быстротечных и бурных дней и часов.

…Гребцы лихорадочно нажимали на весла, с трудом разворачивая галеру от Кронштадта на Ораниенбаум. А начиналось так.

Пятница, 28 июня. Покончив с утренними военными экзерцициями на плацу потешной ораниенбаумской крепости Петерштадт, император вместе со своей фавориткой Елизаветой Романовной Воронцовой, в сопровождении придворных дам и кавалеров выехал в Петергоф. Пока кортеж двигался по приморской дороге, Петр Федорович предавался размышлениям, что, конечно, было нелегко в общей обстановке веселья и предвкушения завтрашнего праздника. Ожидался торжественный обед и не менее торжественный ужин в присутствии супруги императора Екатерины Алексеевны, музыка, танцы, фейерверк.

Петр любил этот праздник, напоминавший ему и о его деде Петре Великом, и о сыне Павле. И конечно, о том, что торжественное празднование Дня первоверховных апостолов должно было произойти впервые с тех пор, как он, законный русский государь, занял прародительский престол. Было приятно и другое — в его присутствии должен был выступить Ломоносов с речью «Об усовершенствовании зрительных труб». И не в том дело, что тема эта императору была небезразлична, поскольку имела касательство к военным потребностям. Важно то, что Михаил Васильевич был давно ему известен и, как он слышал от Ивана Ивановича Шувалова, пользовался среди русских популярностью.

К этим мыслям примешивались и другие, все время его тревожившие. Как ко всему ожидаемому отнесется Она, все время отталкивающая своего мужа, но вместе с тем непостижимо влекущая его к себе. Он попытался отогнать тягостную мысль, которая, быть может, многое объясняла в истории взаимоотношений царственных супругов. Нет, скорее во взаимоотношениях двух людей — мужа и жены, мужчины и женщины. В последний раз они виделись 19 июня на спектакле в ораниенбаумском театре. А перед этим, 24 мая, состоялся званый обед по случаю мира с Пруссией. Тогда-то она в очередной раз вывела Петра Федоровича из себя настолько, что он во всеуслышание назвал ее дурой. И это слышали не только свои, придворные, но, черт их побери, и иностранные посланники. А Екатерина, отказавшаяся было стоя выпить за благополучие императорского дома, залилась слезами. О, это она умела делать превосходно! И откуда у нее только слезы берутся, да еще ко времени, — подивился Петр. Дядюшка, Георг Гольштейнский, тогда опять все напортил: заставил помириться. И нестерпимая обида вновь пронзила императора.