Александр Извольский - Воспоминания

Время шло, и несчастные события русско-японской войны постепенно рассеивали иллюзии императора, заставляя его склоняться к признанию правильности моих предсказаний и к желанию предоставить мне более активную роль. К концу войны он решился выполнить своё намерение назначить меня посланником в Берлин на пост, который оказался вакантным ввиду ухода престарелого графа Остен-Сакена. Ещё раньше я был осведомлен, что император предполагал использовать мои специальные познания в японских делах, которые я приобрел во время моего пребывания на Востоке. Как результат посредничества президента Рузвельта переговоры о заключении мира в Портсмуте были почти предрешены, и император долгое время колебался в выборе полномочного представителя. Сначала этот пост был предложен посланнику в Париже Нелидову, затем посланнику в Риме Муравьеву. Оба ответили отказом: первый ссылался на свою неосведомленность в делах Дальнего Востока, второй – на плохое состояние здоровья.

Казалась, что благодаря этим отказам император остановит свой выбор на мне и что я в сорок восемь часов буду назначен главой делегации, которая должна была быть направлена в Америку. Но моя кандидатура встретила сильную оппозицию со стороны министра иностранных дел графа Ламздорфа, защищавшего назначение Витте, с которым он был весьма близок не только лично, но и по политическим взглядам.

В то время кандидатура Витте была особенно нежелательна для императора, который относился недоброжелательно к этому выдающемуся государственному деятелю и не вполне доверял ему даже тогда, когда Витте занимал весьма ответственный пост в империи. Что касается меня, я совершенно уклонился от вопросов, которые являлись важными для того времени; с начала войны я принял себе за правило не касаться в моих официальных сообщениях дел, которые были в стороне от моего специального поручения, и воздерживаться от предложения каких бы то ни было советов, касающихся того трудного положения, в котором оказалось правительство. Тем не менее я был настолько убеждён в величайшей важности личного влияния нашего представителя, которое могло иметь решающее значение в вопросе успеха или неудачи мирных переговоров, что решил нарушить моё молчание и написал письмо графу Ламздорфу, в котором выразил моё глубокое убеждение со всей энергией, на какую только я был способен, что единственным человеком в России, который успешно выполнил бы столь сложное дело, является Витте. Мое убеждение основывалось на знании того исключительного престижа, который приобрел Витте в Японии, и тех симпатий со стороны японцев, которые он приобрел в течение времени, предшествовавшего войне. Мое письмо получено было в Петербурге как раз в тот момент, когда граф Ламздорф исчерпал все аргументы в пользу кандидатуры Витте, и, как он сам мне говорил позже, оно помогло рассеять все сомнения императора.

Витте отправился в Америку и, как всякий знает, с его выдающимся талантом, я бы сказал, с гениальностью, он успешно завершил порученное ему дело. Император, соглашаясь на совет графа Ламздорфа, выразил пожелание, чтобы я сопутствовал Витте в качестве второго полномочного представителя, но в это время Витте был настолько настроен против меня, что настоял на назначении вместо меня моего преемника в Японии, барона Розена, которого он рассматривал как наиболее послушного сотрудника.

Как бы то ни было, я не только никогда не сожалел о моём вмешательстве в пользу назначения Витте, но убеждён, что моим вмешательством я принёс действительную пользу моей стране. Наиболее распространенным мнением среди общества в России является мнение о незначительных результатах, достигнутых Витте в Портсмуте; в этом, как и в других областях, его соотечественники и современники не совсем к нему справедливы. Лично я никогда не был в близких отношениях с Витте, наоборот, я вынужден был энергично оппонировать некоторым из его политических концепций, касавшихся вопросов внешней политики, но я считаю своим долгом воздать ему должное за то, что им было достигнуто в Портсмуте. Никто из профессиональных дипломатов не мог бы сделать того, что было сделано им. Дело требовало всей силы личного престижа этого "самоучки", влияния его личного авторитета на широкое общественное мнение американской демократии, чтобы получить для России, несмотря на её неудачи, моральное преимущество над представителями противной стороны. Одной из причин этого преимущества являлась та способность, с которой Витте сумел использовать прессу Америки и Англии благодаря благожелательному и искусному содействию корреспондента "Daily Thelegraph" д-ра Э. Ж. Диллона. Этот замечательно талантливый публицист в течение долгого времени находился в близких дружеских отношениях с Витте и пользовался его полным доверием. Он сопровождал его в Америку, и без всякого колебания я могу сказать, что значительная доля успеха русской делегации должна быть приписана усилиям доктора Диллона. В заключение к моим комментариям этого эпизода я хочу прибавить, что когда я впервые имел случай выступить перед Думой, то почел своим долгом защищать "Портсмутский договор, хотя это требовало некоторой смелости в то особое время. Я с удовлетворением узнал, что Витте, несмотря на своё нерасположение ко мне и несмотря на свои большие ошибки, почувствовал ко мне, его явному политическому противнику, большую благодарность. В то время как происходили переговоры в Портсмуте, я оставался вдали от всякого участия в активной политике, но несколько позже, в октябре 1905 года, я был внезапно вовлечен в сферу деятельности, которая до сих пор была совершенно незнакома мне, – в решение вопросов внутренней государственной жизни. Благодаря этому стал довольно тесно общаться с царём и одним из главных деятелей в той драме, которая разыгрывалась в то время в России. В эту историческую эпоху Россия переживала величайший внутренний кризис. Революционное движение, которое явилось результатом военных неудач русской армии в Маньчжурии, завершилось всеобщей забастовкой, которая не только остановила железные дороги, но парализовала всю экономическую жизнь страны. Серьезные беспорядки произошли в провинции, и движение, принявшее угрожающие размеры, имело место по всей империи, в особенности в столице. Вдовствующая императрица, которая в то время жила в Копенгагене, была очень обеспокоена положением вещей, и её разговоры со мной Указывали на понимание ею положения. Я имел случай в этих разговорах попытаться советовать ей и через неё убедить царя в необходимости уступок, сделанных, пока ещё не поздно, разумным требованиям умеренной литеральной партии, с тем расчетом, чтобы помочь этой партии сопротивляться в тогдашних чрезвычайно неблагоприятных условиях радикальным и революционным партиям. Мои усилия в этом направлении встретили энергичную поддержку со стороны брата императрицы, короля Фридриха VIII, человека большого чутья в политических делах, который, впоследствии наследовал своему отцу, королю Христиану IX, на престоле Дании. Императрица решила написать своему сыну и советовать ему дать России конституционную хартию с его собственного согласия, и это в то же самое время предрешало вопрос о моём отправлении в Петербург, чтобы передать письмо и явиться интерпретатором и защитником перед императором того совета, который давала вдовствующая императрица.