Петр Слётов: Менделеев

Бобер, горностаи, белка были предметом широкой пушной торговли. Реки сотнями пудов платили дань каждой заведенной тоне, и замороженные осетры штабелями укладывались в рыболовецких сараях. От города до города, от селенья к селенью, отмеряя тысячи и тысячи верст, шумел сибирский тракт — главная торговая магистраль между Россией и Китаем, извозный поставщик китайского чая на всю империю.

На рыбе, пушнине, бескультурьи населения, на тяге его к водке наживались предприимчивые, ловкие купцы и богатели непомерно. Иные, смекалистые, наживались в два-три года неслыханно, о них начинали говорить почтительным шепотом не только в Сибири. Кряжистые сибиряки, потряхивая миллионами, съезжались на годовые ярмарки в Ишим, Ирбит, Обдорск, и в промежутках между кутежами заправляли пушными, чайными и рыбными рынками не одной Сибири, но и всей России. Купчихи же морем водки праздновали отъезды мужей, проводили, как те, ярмарочный месяц в беспрерывных кутежах, возвращаясь к женской скромности только с приездом супругов.

Переселенцы и ссыльные, с трудом осваиваясь на новом месте, своими боками сколачивали купеческие барышни. Начальство было взыскательно, за спинами купцов стояло чиновничество, администраторы, назначенные из Петербурга, удваивавшие и утраивавшие свое жалование взятками.

Быт в Сибири складывался своеобразно. Чиновничества было сравнительно мало, разбросанное по сибирским городам, оно не могло брезговать обществом купечества. Общались широко. Купцы «миллионщики» хоть и относились презрительно к «двадцатникам», придирались к любому случаю: именины подвернутся — прекрасно, крестины — еще лучше, о свадьбе и говорить нечего, лишь бы иметь случай выпить с ними по-настоящему, не отходя от стола несколько дней, и проиграть в карты годовые доходы какого-нибудь должника-охотника и его семьи. Никаких развлечений, кроме беспробудного пьянства и карт, не полагалось, да их и не искали. В гости ездили, не считаясь расстоянием. Приехав, после «левушки», что в сенях слева, валили за стол. Разыскивали под столешницей прилепленную там последним гостем «серку», — древесную смолу — отправляли в рот в начинали среди разговора жевать, возвращая ее на старое место, — под столешницу, — до следующего гостя, только тогда, когда стол покрывался обильной сибирской снедью. Ели и пили часами, иной, раз засыпая за столом, а случалось и под ним. Когда наконец усталые от еды, распаренные водкой вылезали из-за стола, радушная хозяйка, неотстававшая от гостей в еде и питье, кланялась: «Поелосте, милы гости?» — Гости довольные и угощением, и радушием отвечали хором: «То и знали надвигали — наелозились!»…

И в нормальном состоянии, а особенно «наелозившись», купцы мало стеснялись с мелким чиновным людом. То, чего никогда не сделали бы со своими, не раз проделывали безнаказанно над «продажными душами»: напоив до положения риз и вываляв в пуху, выгоняли их на посмешище улицы или завозили в соседнее село, где отрезвевший кутила долго и мучительно, не понимая что с ним, разыскивал свой дом или хоть дом, гостеприимного своего хозяина.

Нужно было обладать крепким, как у сибиряков, характером или неподкупной честностью, чтобы заслужить в Сибири уважение. Иван Павлович Менделеев завоевал общее уважение своей неподкупной честностью.

Среднее чиновничество с непривычки не сразу, но все же садилось на свое хозяйство. Лошадей, для поездок за 300 верст «чайку попить» держали по нескольку упряжек, многодетные заводили коров и кур. Для хозяйки не было редкостью, обойдя с птичницей гнезда, собрав дневной урожай яиц, идти в гостиную, принимать визит исправника, доктора, вице-губернатора, или самого губернатора, заехавшего «на огонек». Не было редкостью это и для Марии Дмитриевны. После появления в Сибири декабристов, лучшая часть чиновничества, и раньше не льстившаяся на купеческие кутежи, вздохнула свежим ветром: завязались знакомства со ссыльными. К этой лучшей части образованнейших людей Сибири принадлежали и Менделеевы, в доме у них стали бывать многие из декабристов. Особенно близки были Свистунов, фон Визин, приезжал из Ялуторовска сосланный туда Якушкин, бывал Бассаргин, впоследствии женившийся на старшей дочери Менделеевых.

Марии Дмитриевне были близки и дороги эти отношения. Она была рада им за семью и за себя. Декабристы, передовые, образованнейшие люди России того времени, во многом резко отличались от среды коренных жителей в Тобольске, которая мало удовлетворяла запросы Менделеевых.