Михаил Гаспаров - Записи и выписки

ПодтекстАхматовой: «Не оглядывайся назад, ибо за тобой пожар Содома» — фраза из М. Швоба. «С новым годом, с новым горем» — фраза была в письмах Шенгели к Шкапской (1920-е гг.). А общий их подтекст — Северянин 1908: «С новолетьем мира горя, С новым горем впереди! Ах, ни счастья, ни отрады, ни сочувствия не жди!..» — От «прозрачной слезой на стенах проступила смола» у Мандельштама — сурковское «на поленьях смола как слеза».

ПодтекстДаже серийная обложка Цеха поэтов (и первой Ахматовой) — копия с брюсовского Urbi et orbi. То-то Ахматова ненавидела Брюсова. [396]

Подтекстизобразительный. У Пастернака в «Маргарите» ее жест — одна рука лежащей заломлена под затылком и соединена с рукой [Фауста], другая скорее закинута, чем заломлена, прямая, в тень ветвей и дождя, — это поза врубелевского «Демона»; лиловый цвет — от «Демона» же и от «Сирени»; и все это подводит к врубелевскому витражу «Маргарита», хоть там поза и другая.

Сон сына: старый Ифит, ворчун вроде Лаэрта, «богатыри не вы» («когда мы с Фемистоклом при Соломине…» — С кем, с кем? — «А, ты его не знаешь!»): он был и с Моисеем в Исходе, и манна была не крупа, а кочанчики величиной с теннисные шарики, и их варили на огненном столпе. Господь растил их на своем небесном огороде, как Диоклетиан: стал бы он сыпать своему народу такую мелочь, как крупа! Он плавал и с аргонавтами: бестолковщина! про компас знали только понаслышке, у Ясона была подвешена на веревочке железная стрелка, но ненамагниченная, он каждое утро щелкал по ней и плыл, как по брошенному жребию.

Порядокэто значит: всякую мысль класть туда, откуда взял. Детская привычка.

Подростокв своем развитии растянулся, как поезд, и изнемогает, бегая вдоль себя от головы к хвосту. — «Сковорода писал: мир ловил меня, но не поймал; ты сам лезешь миру в пасть, а он от тебя отплевывается». — «Беда в том, что ты сам себя черненьким полюбить не можешь, несмотря на все твои розановские усилия». — А он отвечает «Кто без греха, в того я первый брошу камень».

ПермьПустому месту приказали быть городом, и оно послушалось, только медленно (Вигель).

Позитивизм(От X. Барана.) Р. Якобсон отчеркнул в Хопкинсе («О происхождении красоты», речь Профессора): «Я позитивист, я — шарящий раб, я буду ботанизировать на могиле родной матери; я стервятник, ждущий минуты растерзать сердце поэта перед чернью; я пошлый обыватель, которого проклинали и Шекспир, и Вордсворт, и Теннисон, и единственная моя награда — казнь, ненависть и презрение от истинного идеального поэта».

«Позитивизмхорош для рантье, он приносит свои пять процентов прогресса ежегодно» («Шум времени»). Нет, позитивизм, который не учит, не судит, а только приговаривает «вот что бывает», — это не безмятежность, позитивизм — это напряженность: все время ждешь, что тысяча первый лебедь будет черный, что следующий прохожий даст мне в зубы, а случайный камень заговорит по-китайски. От этого устаешь.

Плагиат«умоокрадение» (Лесков, 11, 176). [397]

Постоянные эпитетыКак они возникают. Софья Андреевна вспоминала: вот эту стену проломили в 187* г, я ему сказала: я родила тебе тринадцать детей, а ты устрой хоть место, где бы они могли двигаться, — как вдруг ее перебили: «Мама, как же тринадцать?» — и она замолкла, потому что действительно детей тогда было еще только пять.

ПолитикаА. Осповат: «Книга Эйдельмана о Лунине была важней, чем Лебедева о Чаадаеве (только цитаты!) или Белинкова (только памфлет!), — она показывала легальную оппозицию в условиях деспотизма, политику как искусство для искусства, Лунин был как бы депутат от Нерчинского округа в несуществующий парламент. А Белинков — это, так сказать, листовка в 500 страниц».

ПолифонияПочему-то и Бахтин, и его последователи смотрят только на роман и не оглядываются на драму, где полифония уж совсем беспримесная, и все же никто не спутает положительного героя с отрицательным. Достоевский, как Мао, дает пороку высказаться, а потом его наказывает.

ПотомкиГ. А. Дубровская учредила международный культурный центр «Первопечатник» — должен был называться «Федоровский центр», но оказалось, что когда по имени, то нужна бумага, что потомки Ивана Федорова не возражают.

Пошлость— это истина не на своем структурном месте. Не только низкое в высоком, но и наоборот, напр.: бог в Пушкине. (Из записей Л. Гинзбург). — Мы называем вещь пошлой за то, что она напоминает нам о чем-то в нас, что мы сейчас хотели бы не вспоминать. Мы вымещаем на мире наши внутренние конфликты. А чтобы уберечь вещь от этого ярлыка, домысливаем к ней боль и надрыв: разве мало у нас средств для симуляции не-пошлости?