Михаил Вострышев - Московские обыватели

— По сцене я — Закатай-Ковригин, а по паспорту — Филадельфов.

— Прозвище умное. Имя-то как?

— Пигасий.

— Ого!.. Это, то есть, по сцене?

— В жизни. Пигасий Архипович Филадельфов.

— Так. По-дружески, стало быть, Пигаша?

— Звали маленького и Пигашей.

— Чудесно. Так вот что, Пигаша. Ты мне, пока это нам навагу жарят и все такое прочее, преподай кое-что. Ты актер, Гамлетов всяких играл и прочих этаких, так ты должен знать манеры и все такое, а мы, торгуя, например, рыбой на Солянке, шагу ступить не умеем, никаких этих жестов не знаем, да и говорим-то, словно на лошадь хомут клещами тащим. А при новой должности нашей развязка должна быть, манера, речь. Я, было, хотел с адвокатом заняться, какого-нибудь этакого помощничка присяжного поверенного голодненького захватить, да актер, пожалуй, еще лучше будет… Ась? Пигасий, ты спишь никак?

— Я?.. Я мечтаю.

— Ну, ты уж после ужина помечтай, а теперь преподай мне что-нибудь. Нет ли этакой роли какой-нибудь по гласной части? А?.. А ежели нет, так из головы что-нибудь запусти, с треском этакое и с жестом. Вот Южин оченно жесток по этой части. Ох, жесток! Как тарарахнет, так аж в пот ударит. Играл он какого-то графа, из Гамлетов этакого, в трике, прозвище вот забыл. Да-да, вспомнил! Рюи Блаза, вот как. Есть такой?

— Имеется.

— Ну вот. Как почал он каких-то там министров пушить, как запустил им речь: так что же это такое, господа, за шик!.. Орет, глаза сверкают, руками это и так, и этак, а цепь у него на груди, вроде как у мирового, так и звенит!.. Да вот, что я хотел тебя спросить: полагается гласному цепь али нет?

— Что?

— Цепь, говорю, полагается гласному?

— Какой гласный, другого необходимо на цепь.

— Да не про это я, чудак! По форме-то полагается цепь, как вот у мирового али нет?

— Цепь? Цепь можно. Купи у меня, я продам.

— Это у тебя, откуда же?

— А у антрепренера взял. Грош он мне заплатил, ну а как играл я графа в последний спектакль, так во всем и уехал домой, и свой пиджак в узелке унес. Костюм-то графский я продал в Орле, а цепь у меня. Купи!

— Подходящая?

— На что уж лучше! Золотое руно на нем, испанская цепь.

— Может, совсем фасон-то не такой? Да ладно, я посмотрю и куплю, дело небольшое… А вот ты мне преподай что-нибудь. Встань ты это в позу и произнеси речь. Есть-де, господин голова и господа гласные, у нас некоторая трещина и должно-де нам, как мы уполномоченные, эту трещину то-во… Пигаша, да ты спишь?.. Эх, ослаб, брат, коньяку перепустил…

— Ужинать подано, — доложила сонная горничная.

— Ужинать? — переспросил сам. — Убери ты этот ужин на завтрак, а мы с Пигашей поспим.

Новый гласный примостился на диване и захрапел».

Сто тридцать с лишним лет назад, 14 сентября 1866 года пятнадцатилетний малограмотный мальчик Ваня Сытин с пустые карманом и рекомендательным письмом явился из Нижнего Новгорода, где торговал вразнос меховыми изделиями, в Москву на Лубянскую площадь — наниматься на работу к купцу Шарапову. Место в меховой лавке уже было занято, и Шарапов, кроме других дел издававший лубочные картинки, сонники и песенники, взял парнишку служить в другую свою лавку, возле Ильинских ворот, заваленную книжной дешевкой. Ваня и торговал, и бегал по воду и дрова, и чистил хозяину сапоги.

«Призванный «отворять дверь» в книжную лавку, — вспоминал писатель Телешов, — Сытин впоследствии действительно во всю ширь распахнул двери к книге — так распахнул, что через отворенную им дверь он вскоре засыпал печатными листами города и деревни, и самые глухие «медвежьи углы» России, куда понесли офени и коробейники — бродячая сытинская армия — копеечные брошюрки «Посредника» с произведениями крупнейших писателей во главе с Л. Н. Толстым, за которым следовали Лесков, Гаршин, Короленко, с рисунками выдающихся художников, как, например, Репин».

К 1917 году крупнейший российский книгоиздатель Иван Дмитриевич Сытин, чей годовой торговый оборот достигал двадцати миллионов рублей, имел книжные магазины в Москве, Петрограде, Киеве, Одессе, Харькове, Воронеже, Ростове-на-Дону, Екатеринбурге, Иркутске, Самаре, Саратове, Нижнем Новгороде, Варшаве и Софии. Под маркой Сытина выходили в свет русская и зарубежная классическая литература, учебники, наглядные пособия, юридические, экономические и философские труды, книги по сельскому хозяйству и ремеслам, библиотечка для самообразования, словари и справочники, детская литература… Книга из предмета роскоши, благодаря удивительной энергии и предприимчивости этого русского самородка, превратилась в предмет первой необходимости.