Эрнст Юнгер - Семьдесят минуло - дневники. 1965–1970

Великая сила заключена в растениях. По ней можно судить о формировании плодов. Земляника ежедневно приносит богатую дань. Высаживается летний цветник. Бузина образует белые тарелочки; пора печь бузинные пирожки. Цветут розы, жасмин и лилии, а еще голубой со стальным отливом ирис, подарок Эрнста Бёрингера. Как будто такой цветок может распуститься и в нашей душе. Крупный мак, едва ли не слишком яркий для живописного полотна. Черные тычинки колышутся, когда их облетает пчела.

Еще раз по поводу «Себя самого не стыдиться» [373]Ницше. Это возможно в момент Великого полдня, следовательно, во вневременном счастье, отдаленном от Я и общества.

Но обычно: два препятствия… либо наглая заносчивость, либо поспешное самодовольство, которое лишает внутреннего жала. То и другое чувствуется в désinvolture [374]. Слово это употребляется как в смысле богоподобного превосходства, так и в смысле бесстыдства.

В основе: désinvolte [375]. «Qui est a l’aise, sans embarras ni gêne, dégagé, alerte» [376].

Сен-Симон: «После этой резни, в которой он принимал участие, Бирон был таким же веселым и désinvolte, как будто он возвращался из комедии».

Девять лет назад Перпетуя принесла из леса короткий сеянец пихты и посадила его в саду. За это время он превратился в дерево.

Прошлой весной он дал особенно высокий побег, который, к сожалению, увял, — то ли не выдержал веса какой-нибудь птицы, то ли своего собственного. Или это дитя леса не переносит жирную садовую землю?

Тогда я подумал, что дерево искривится, однако сейчас оно выглядит еще красивее прежнего. Из самой верхней мутовки горизонтальных ветвей одна поднялась перпендикулярно, как штык, настолько безукоризненно, что шарнира не разглядеть. Таким образом, не были потеряны ни время, ни высота, и не возникло никакой шероховатости в росте.

Прекрасный пример коррекции формы обликом. А также исцеления благодаря внутреннему врачу.

У ограды цветет черная мальва. Прошлой осенью я взял с собой семена из очаровательного садика Фридриха Георга на берегу озера.

Большое украшение — мимулус [377], попугаистый, правда. Тот, кто хочет иметь в своем саду оранжевый цвет во всем его богатстве, должен посадить эшольцию. Дитя солнца, которое раскрывается, приветствуя мать [378], и закрывается при прощании с ним. Солнце в некоторых языках мужского рода, в других женского: отец и мать одновременно.

Мак, магический даже в плодах: капсулы грез, цвет бледный, от матово-зеленого до серого, подвесной светильник в сумеречных прихожих.

«Дорогой господин Хайдеггер, в своих строках от 14 июля Вы опять попали не в бровь, а в глаз.

Мнения геологов о граните за последние сто лет много раз менялись, тогда как тексты Гёте, в той мере, в какой они опираются на чисто зрительное восприятие, по-прежнему оказываются состоятельными.

Конечно, мы живем в такую эпоху, когда теология всеми силами добивается научного признания, а философы идут в обучение к жестянщикам.

Этимологи так же мало знают о языке, как дарвинисты о животном. Одни нанизывают слова, другие — виды, в итоге остается лишь нитка, сухой мерный шнур. Так пусть на нем и повесятся».

[…]

Ласточки еще не расставляют ноты на стане проводов, а птенцы уже по-семейному собираются в высоких кустах и там выпячивают белые грудки. Они отыскивают похожие на беседки пристанища, удобные для подлета и вылета. Мать кормит их, пролетая мимо. Иногда она усаживается на сучок поблизости и ласково поглядывает на малышей. Гордость, радость, педагогическое внимание слиты в этом обращении.

Кажется странным, что молодежь уже через считанные недели отправится в путешествие. При этом они не последние; в гнезде еще сидит второй выводок. Но они быстро учатся, мгновение — и они летят.

Я смотрел на них и отдыхал глазами, отвлекаясь от манускрипта с названием «Красочная пыль». Я, вероятно, забегаю вперед с названием рукописи, которая после некоторого перерыва близится к завершению. Здесь пригодятся и ласточки, равно как и тайваньские скарабеи, которых я систематизировал во второй половине дня. При внимательном разглядывании, словно в гранях алмаза, снова возникал бамбуковый остров на Коралловом озере.