Эрнст Юнгер - Семьдесят минуло - дневники. 1965–1970

Прежде чем я тогда поехал в Лap, Перпетуя пыталась было «придержать меня за темляк»: «Тебе все же не следует сейчас отправляться в штаб-квартиру французов. Это неприлично».

Я ответил: «Они посещали меня в Париже, когда мы их оккупировали. Теперь они оккупировали нас, и я посещу их в Ларе».

Еще к вопросу о противоположности прогноза и прорицания. Из фальсификации этого «если» жрецы извлекали прибыль и уважение. Так было в известном изречении Дельфийского оракула, из-за которого потерпел поражение Крез. «Если Крез…» — даже не прогноз, а коварство. Напротив, Лай узнаёт, тоже в Дельфах, верный оракул: его убьет Эдип, они с матерью поженятся, и это происходит вопреки всякой вероятности. Мой дед, учитель в школе для мальчиков, любил повторять сентенцию Бюргера [625]:

Der Mann, der das Wenn und das Aber erdacht, Hatt sicber aus Hacker ling Gold schon gemacht [626].

Это может удаться. И потом связывание религии и морали — дело фундаментальное.

Во второй половине дня на протестантском кладбище [627]с маленькой пирамидой и маленьким Гёте, figlio naturale [628]большого, как проинформировал нас смотритель. Об этом не преминули указать и на надгробном камне. Мы передали Вайблингеру [629]привет с родины, постояв на могиле того, «чье имя было начертано на воде».

Рабочие валили кипарис, смолистый аромат которого разливался по кладбищу. Дикие ветреницы цвели у подножия пирамиды, рядом с ней церцис [630], еще безлистый, однако ствол и ветки уже прогрелись. Источник, дарящий хорошую воду; золотые рыбки плавали в водоеме, где сторож охлаждал свое вино.

Закончил на террасе вычитку «Цейлона» и вложил в конверт для Вильяма Матесона. Затем позавтракал: краюшка хлеба, кусочек пармезана, стаканчик кьянти, что образует гармоничное трезвучие.

Во второй половине дня с Элен и Мишелем в кафе «Греко», затем в садах виллы Боргезе и Санта-Мария дель Пополо. Здесь мы долго стояли перед двумя работами Караваджо — «Распятием Петра» и «Павлом на дороге в Дамаск»; удивительно разделение света и тени, почти без перехода. Мишель посетил почти все церкви и коллекции, в которых находятся полотна этого его любимого художника.

Уже некоторым современникам воспринимать художника мешало «яркое» и «темное». Как часто случается, здесь тоже имело бы смысл бросить взгляд на биографию. Караваджо начинал свое поприще в качестве подмастерья одного эксцентричного художника; страстный характер впутал его в череду распрей, из-за убийства ему пришлось бежать, и умер он от удара ножом. Это напоминает Челлини, вообще жизнеописания эпохи Ренессанса, и для искусства не вредно, скорее наоборот. Свеча in memoriam.

В этой церкви наталкиваешься на мраморные черепа, как в Musee de l'homme [631]на костяные. Мы увидели также слона из черного мрамора, у которого отсутствовал хобот. А у меня при этом вылетело из головы слово, означающее хобот; Мишель пришел на выручку моей памяти, одновременно подарив мне строки для запоминания:

Первая встреча с собором Святого Петра, потом обход вокруг замка Святого Ангела. Самым красивым в любом городе являются свет и небо; люди врезают силуэты своими постройками.

О температуре: зимний жасмин в полном цветении, глицинии еще не раскрылись, с фиолетовым налетом.

У парикмахера, Болонская площадь, кому надо постричься. Мастер двигал ножницами не только во время работы, но и в паузах, когда любовался содеянным. Такие черты веселят, поскольку выводят за пределы простого дела. Достигается танцевальная элегантность; Фигаро выступал не только цирюльником, но и характерной фигурой.

Вечером у австрийского посла, барона Лёвенталя. Разговор о реликвиях и их ценности. Один ученый аристократ как-то доказал, что ясли, выставленные в Санта-Мария Маджоре, не могут быть теми, в которых лежал младенец Иисус. Однажды его заметили как раз перед ними, он был погружен в молитву. Призванный объяснить такое поведение, он ответил: «Но ведь когда-то ясли существовали, и они были настоящими!»

Посещение Santo Bambino d'Aracoeli [633]. Банин попросила меня поставить там за нее свечу. Из всей фигуры осталось видно только личико; она была покрыта золотыми украшениями и драгоценными камнями.

Согласно путеводителю деревянная скульптура была «будто бы» вырезана из оливы из Гефсиманского сада. К этому здесь относишься с тем большим скепсисом, что такую древесину можно приобрести еще и сегодня. Вокруг младенца высятся горы писем, написанные ему детьми со всего света. У него есть собственный секретарь. Одно из писем дошло лишь с адресом: «Аl Bambino/Paradiso» [634].