Мишель Дюшен - Герцог Бекингем

Джордж Вильерс не походил ни на Адониса, ни на салонного миньона. «Он был действительно необыкновенным человеком, причем не только из-за красоты, а из-за прочих своих выдающихся качеств, – пишет далее Кларендон. – Его речь была приятна; он был приветлив; имел твердость суждений, быстро все понимал» {8} . «Смелый, закаленный, щедрый, честный с теми, кто ему доверял» {9} . И прежде всего: «он обладал всеми необходимыми придворным манерами и всегда был предан королю, который полюбил его» {10} .

Понятно, что с такими качествами молодой виночерпий не мог не привлечь к себе внимания. А Яков I любил воображать себя воспитателем. «Его Величество долго расспрашивал меня о моих знаниях, так что даже напомнил мне моих университетских экзаменаторов, – сказал как-то дворянин Джон Харрингтон после аудиенции у короля. – Он хотел знать, насколько я силен в философии, цитировал Аристотеля и других подобных авторов, которых я никогда не читал и которых, как я думаю, никто толком не понимает…» {11}

В лице Джорджа Вильерса король обрел идеального ученика. «Он захотел сотворить из него шедевр в духе Платона, воспитывал его согласно собственным представлениям» {12} . Учитывая наклонности короля, то был лучший путь завоевать его доверие и дружбу. Вскоре весь двор заметил интерес государя к молодому человеку.

Несмотря на расположение к новому виночерпию, король пока был далек от того, чтобы позволить ему быстро сделать карьеру. В ноябре 1614 года, когда освободилась должность джентльмена королевской опочивальни, Джону Грэму не удалось пристроить на нее Джорджа. Фаворит Сомерсет оставался могуществен, как и вся стоявшая за ним партия Говардов.

Однако поддержку бейнардским заговорщикам неожиданно оказал архиепископ Кентерберийский, его высокопреосвященство Джордж Эббот, враждебно настроенный к католицизму, Испании и, следовательно, Говарду. «Королевство стонало под властью триумвирата Нортхемптона, Суффолка и Сомерсета [6]и от души желало избавиться от них», – писал он в мемуарах {13} . Джорджа Вильерса представили архиепископу, и тот, отметив его «изысканность и скромность», посчитал возможным оказать влияние на короля в противовес Сомерсету. Архиепископ поговорил об этом с королевой Анной. Она поначалу противилась появлению нового фаворита (она симпатизировала «испанской» партии), но затем позволила себя убедить, ибо ненавидела Сомерсета.

Король понимал, какие игры ведутся вокруг него, и продолжал сомневаться. Он отдавал себе отчет в том, что возвышение Вильерса изменит расстановку сил при дворе, и не хотел – во всяком случае, пока – ссориться с Говардом и его могущественными сторонниками.

Именно в этот момент архиепископ и сыграл решающую роль. Сам он так описывает эту интригу: «Король Яков взял за правило не допускать никого в круг близких друзей без рекомендации королевы, потому что, буде она позже начала бы жаловаться, он мог ответить, что она-де сама и приблизила этого человека. Такие вещи весьма развлекали нашего старого государя. Благородная королева хорошо знала своего супруга, и, поскольку, как в Шотландии, так и в Англии, фавориты не раз обижали ее, она сомневалась, стоит ли рисковать ради нового человека. […] Однако в конце концов она позволила убедить себя в том, что Вильерс, в отличие от Сомерсета, добр по натуре, и согласилась замолвить о нем словечко перед королем».

Речь шла о назначении Вильерса на должность камергера и посвящении его в рыцарское достоинство, что было уже почетным положением и весьма исключительной милостью для двадцатитрехлетнего мальчишки, не проявившего себя ни на полях сражений, ни в каком-либо ином рискованном деле. После разговора с королевой в своих личных покоях в присутствии принца Карла, наследника престола, которому было в то время пятнадцать лет, король дал согласие. Разговор состоялся в день Святого Георгия, 23 апреля 1615 года.

«Поскольку следует ковать железо, пока оно горячо, – пишет Эббот, – церемонию решили провести сразу же». Дверь комнаты приоткрыли и кликнули Вильерса, который, судя по всему, находился поблизости. Сомерсет хотел войти вслед за ним, но стражник не пропустил его; он остался за дверью, трепеща от ярости. Для церемонии посвящения в рыцари была нужна шпага, и король взял ее у своего сына (архиепископ, к сожалению, не сообщает, какие чувства испытал при этом юный принц). Виночерпий преклонил колена перед государем, получил ритуальный удар шпагой плашмя по плечу и поднялся уже сэром Джорджем. На следующий день он стал камергером с ежегодным жалованьем в тысячу фунтов стерлингов.