В поисках информации, подтверждающей рассказ Маити, мы также нашли свидетелей, в частности, одного из первых французских солдат, бежавших из немецкого лагеря военнопленных, которому Маити помогла перейти через демаркационную линию. В действительности история Маити как участницы Сопротивления совершенно обычна, необыкновенной ее делает встреча с палачом. Он попросил прощения, и ему оно было дано. Это прощение не отрицает тяжести нацистских преступлений, — в этом смысле Лео, о котором пойдет речь в этой книге, подлежит суду человеческой справедливости, — но это прощение в хаотической истории человечества открывает новое пространство свободы.
В этом смысле история Маити действительно необыкновенная, она укоренена в еще большей истории — в Евангелии, как и невероятные истории Ким Фук и Анни Магуайр.
Глава 1
В ту минуту я поняла, что я его простила [5] Маити Гиртаннер родилась в Швейцарии 15 марта 1922 года; умерла в 2014 году. Гийом Табар — заместитель главного редактора политического отдела газеты «Фигаро».
— Я в Париже и хотел бы вас видеть.
Человек говорил по-немецки. Я сразу узнала голос. Шел 1984 год, а я слышала этот голос последний раз сорок лет назад, в феврале 1944-го, но никаких сомнений, это был он: Лео, немецкий врач из гестапо, державшего меня в заключении долгие месяцы во время Второй мировой войны. Его жестокое обращение почти убило меня, заключив тело в железную клетку боли, и до сего дня я остаюсь ее пленницей.
Лео в Париже. Мой палач у моих дверей. Чего он от меня хочет? Звук его голоса поразил меня и мгновенно оживил воспоминания о том, что мне казалось давно ушедшим в небытие. Мне показалось, что крыша обрушилась мне на голову. Я увидела себя восемнадцатилетней девушкой, которую обстоятельства привели в ряды Сопротивления.
Наша семья с материнской стороны владела прекрасным домом XVII века в деревне Бон, на берегах реки Вьенны, на самой демаркационной линии. В июне 1940 года немцы оккупировали деревню. Поскольку я бегло говорила по-немецки (я швейцарка по отцу), мне сразу же пришлось выполнять роль посредника, помогавшего растерянным жителям.
Очень скоро я начала помогать беглым солдатам перебираться через закрытую границу, которой стала Вьенна [6] Речь идет не о дезертирах, а о французских солдатах, бежавших с оккупированной немцами территории Франции на сторону Сопротивления. — Прим. ред .
. Я не могла переносить зрелище рассеченной надвое Франции, разделенных французов. Так я постепенно вошла в ряды движения Сопротивления оккупантам. Переправы через демаркационную линию, доставка почты, кража документов, перехват данных о передвижении подводных лодок, защита евреев-преподавателей музыки…
На следующих страницах я расскажу о том, что я делала в Сопротивлении. Я считаю, что таковым был мой долг, и вовсе не привожу свою жизнь как пример героизма. Многие и многие во время войны проявили куда большую храбрость, великодушие и самоотдачу!
Осенью 1943 года меня арестовали в Париже, а затем перевели на реквизированную гестапо виллу на юго-востоке Франции. Здесь я попала в лапы двадцатишестилетнего врача по имени Лео, занимавшегося опытами над пленниками, в этих опытах испытывались новые способы добычи показаний. Палочные удары, задевавшие спинной мозг, разрушили мои нервные центры.
В феврале 1944 года участники Сопротивления, уведомленные швейцарским Красным Крестом, освободили меня из этого ада на пороге смерти. Страдания, которые я испытываю с тех пор, лишили меня большинства физических возможностей, особенно той, что была мне важней всего: до войны я начинала карьеру пианистки, у меня были к этому способности.
Вера в воскресшего Христа помогла мне выдержать время испытаний и тьмы, а после — построить жизнь, которая уже не была целиком в моих руках. Упование на Бога учило меня любить врагов и, созерцая Крест, верить в прощение.
С конца войны я стремилась простить того, кто почти разрушил меня, тому, кто привел меня к порогу смерти, я хотела показать путь Жизни. Но прощение не совершается в пустоте. В глубине сердца я искренне ощущала, что простила Лео. Но смогу ли я в действительности сказать ему: «Я вас прощаю»?
Я не была уверена в этом.
В то утро 1984 года, когда меня застиг врасплох телефонный звонок, мое желание простить подверглось испытанию в том смысле, в каком мы обычно говорим о посылаемых нам испытаниях. На самом деле те сорок лет были в большей мере временем забвения обид, чем приготовлением к прощению.
Читать дальше