Сергей Кремлёв: «Второй войны я не выдержу...» Тайный дневник 1941-1945 гг.

Георгий согласился, но говорит, ты же видишь, Коба хочет взять как можно больше, пока наступательный порыв есть. Я говорю, наступательный порыв это хорошо, пока по сопатке не получил. У нас у трех дивизий наступательный порыв, а пять армий взяли и попали в окружение.

Георгий говорит «То когда было». А я ему говорю, было не сплыло. Может повториться. А то пока порыв, а потом прорыв. И снова потом будем авралить. Только стало налаживаться что-то, надо укрепиться.

Ладно, посмотрим.

Работа над подготовкой дневника Л.П. Берии к изданию оказалась для меня благодарной и в том отношении, что мне пришлось более детально разобраться с вопросами: «Как мыслился ход боевых действий Сталиным в 1942 г. и почему реально этот ход оказался не таким, как это задумывал Сталин? И кто в том виноват?»

Я не прошу у читателя прощения за то, что надолго отвлеку его от текста самого дневника, чтобы дать свой развёрнутый обзор ситуации начала 1942 г. Дело в том, что без этого обзора вряд ли возможно понять как некоторые записи в дневнике, так и некоторые существенные моменты отношений Берии и Хрущёва, Хрущёва и Сталина и т. д.

Анализ также позволяет обоснованно предполагать наличие в дневнике не только 1941 г., но и в дневнике 1942 г. позднейших лакун (то есть пропусков текста), сделанных уже при архивном хранении в целях фальсификации истории в пользу Хрущёва. Чтобы понять всю обоснованность такого предположения, надо всмотреться в общую ситуацию тех дней.

Кроме того, я надеюсь, что предпринятый мной анализ позволит читателю лучше узнать те реальности, которые характеризовали ход событий 1942 г., и роль в них Л.П. Берии.

Стандартный миф, внедряемый с хрущёвских времён, таков. Воодушевлённый успехом декабрьского контрнаступления под Москвой и его вроде бы неплохим развитием, Сталин решил, что в 1942 г. можно наступать по всему фронту и если не окончательно разгромить Германию, то изгнать немцев с территории СССР.

Однако Сталин — как утверждает миф — неверно определил направление главного удара немцев в 1942 г. Он считал, что немцы вновь пойдут на Москву, в то время как Гитлер решил ударить в направлении Кавказа, имея целью нефть Майкопа, Грозного и Баку.

Сталин решил упредить немцев и, в частности, приказал провести весной 1942 г. наступление на Харьков из района так называемого Барвенковского выступа, образовавшегося в ходе нашей успешной Изюм-Барвенковской операции и сохранившегося после стабилизации советско-германского фронта. Наступать должны были войска Юго-Западного направления (командующий маршал Тимошенко, член Военного совета Хрущёв).

Наступление пошло неудачно, и гениальный стратег Хрущёв предложил Сталину перейти к обороне. Однако упрямый Сталин гнал войска на смерть, результатом чего и стала Харьковская катастрофа, а затем — прорыв немцев к Воронежу, в Большую излучину Дона, к Сталинграду, на Северный Кавказ и Черноморское побережье Кавказа.

В брежневские времена на этот счёт особо не распространялись, а с наступлением «святой» ельцинско-путинско-медведевской «свободы» миф несколько изменили.

Теперь нереалистическим планам бездарного дилетанта Сталина противопоставляется уже не гениальный стратег Хрущёв, а гениальный полководец Жуков. В отличие от Сталина он якобы предлагал не наступление, а план активной обороны (нечто вроде того, что было реализовано к лету 1943 г. в районе уже Курского выступа). Сталин к Жукову не прислушался и мы получили Харьковскую катастрофу и т. д.

Со слов Жукова (приводимых уже в посмертном (!) издании «Воспоминаний и размышлений» 1990 г.) в гениальные стратеги теперь записывают также «будущую жертву интриг Берии» Николая Вознесенского, который в январе 1942 г. якобы заявил, что мы сейчас «не располагаем материальными возможностями, достаточными для обеспечения одновременного наступления всех фронтов».

Вообще-то Вознесенский — в отличие от Берии (и Маленкова) — появлялся у Сталина очень нечасто, особенно в 1942 г. Пересечься с Жуковым на совещании у Сталина он мог лишь 15 и 26 февраля 1942 г., а потом Жуков уехал в свой фронтовой штаб, появившись в Москве лишь во второй половине марта, когда основные планы были уже намечены. Так что слова Вознесенского в передаче «посмертного» Жукова достоверными не выглядят.

Сейчас к этому «перестроечному» мифу иногда глухо прибавляют, что за Харьковскую катастрофу надо винить всё же косвенно Хрущёва, который был членом Военного совета у Тимошенко. Имеет даже хождение некая история… Мол, Сталин после бесславного возвращения Хрущёва в Москву якобы принял его одного, усадил на жесткий одинокий табурет, и потом, молча посасывая остывшую трубку, подошёл к Хрущёву и молча же выбил пепел из трубки о лысую голову гениального стратега.