Раиса Азарх - У великих истоков

— Я сейчас, сынок! Подожди минуту.

Неясная тревога заставила меня отложить все дела, пойти вслед за сыном. Он бросился ко мне навстречу, молчаливый и бледный. Одна ручонка беспомощно повисла вдоль тела, с нее сбегали капли крови. Ребенок, взволнованный моим испугом, разрыдался:

— Меня укусила собака…

Соседи рассказали, что Мурзик долго играл с собакой, что это доброе, ласковое животное. Но тревога не покидала меня.

Ночью подошла к постельке Мурзика:

— Сынок, расскажи, как это было. Собака сама тебя укусила или ты дразнил ее? Я не буду журить, не буду сердиться, только скажи все честно.

Мурзик улыбнулся хорошей, открытой улыбкой:

— Я, мамочка, залез к ней в рот и стал щекотать. Она терпела, терпела, а потом не выдержала. Ты не тревожься, ничего страшного нет.

В пятницу я рано кончила работу, получила зарплату, купила цветов, фруктов. Мурзик ворвался в комнату с пылающими щеками:

— Ты будешь дома?

— Да, весь вечер. Хочу почитать.

После обеда он сел в своем уголке и стал что-то строгать. Потом отложил инструмент и дощечки, с тоской сказал:

— Так грустно!

Этого не бывало никогда.

Книга вывалилась у меня из рук. Мгновенно к нему. Села рядом.

— Что ты, любимый? Почему тебе грустно? Ну, давай играть во что хочешь.

Ребенок немного оживился:

— Давай в шашки…

— Ладно, но ты ведь меня обыграешь…

Мурзик отвлекся, развеселился:

— Мамочка, когда лягу, посиди возле меня.

В субботу мы проснулись, как обычно, с первыми лучами солнца.

— Ну, сынок, давай наперегонки! Кто скорее умоется и оденется? Сегодня мне можно пойти на работу попозже. Успеем погулять.

— И я, мамочка, свободен. Уроки сделаны, учительница придет в двенадцать.

— Тогда за дело!

Мы с Мурзиком вместе вышли из дому. А домой его принесли мои друзья. Принесли окровавленного, закутанного в чужие одеяла… Он возвращался один, спешил на урок. У здания Госиздата Украины моего мальчика сбил пьяный шофер.

— Мамочка, что это со мной случилось? Я попал под автомобиль?

— Нет, дорогой. Ты просто упал и разбил головку.

— А почему все в белых халатах?

— Ты в больнице, дружок.

— Мне плохо, мамочка…

Я истуканом сижу в коридоре.

Перелом произойдет сегодня. Падает температура, мальчик начинает потеть.

Часов в пять Мурзик как бы притих. Старшая сестра зовет меня к нему.

Он очень ослабел, но при моем приближении посмотрел на меня единственным уцелевшим глазом, сиреневатым от отеков, и улыбнулся.

Ручонки его вспотели. Повлажнело и все тельце. Температура падала.

От радости, как и от горя, сердце не разрывается. Я вскочила, бросилась по коридору, рванулась к телефону, стала звонить друзьям. Впервые засмеялась:

— Говорят — спасен!..

Вечер.

Почему так сосредоточен врач? Почему снова собирают консилиум? Все поднялись наверх. Наконец зовут меня. Так, вероятно, идут на эшафот…

Говорит хирург:

— С моей стороны все отлично.

Терапевт:

— Сердце работает хорошо.

Невропатолог:

— Мне не нравится выпадение рефлексов. Мальчик никого не узнает.

— Он очень ослабел, — объясняю я.

— Возможно… Мы ничего не утверждаем. И все же надо быть ко всему готовой.

Как холодно, как одиноко! Вокруг друзья, а я одна!

После долгих просьб мне около полуночи разрешили пройти к сыну.

В комнате горела только одна свеча. При моем появлении все отошли от постельки.

Мурзик умирал. Сердце еще чуть-чуть билось, но лобик уже похолодел. Когда остыли даже кончики пальцев, я попросила перенести ребенка в мой дом.

Белая акация у раскрытой могилы и последние комки земли.

«Любовь моя единственная» — написано на мраморной доске у изголовья сына…

Через несколько дней я вновь поехала к сыну.

Тревожное это было время. Убийство Войкова. Поджоги складов в Ленинграде. Опять подняла голову контрреволюция.

Партия, рабочий класс приводили себя в боевую готовность.

— Поглядите вокруг, — говорил мой спутник. — Как нужны сейчас крепкие, закаленные люди! Борьба не кончена…

Да, борьба продолжалась. И этим для каждого коммуниста было сказано все.

Раиса Азарх. Дорога чести. М., Изд-во «Советский писатель», 1966. — Прим. ред.

По приказу царской ставки во время первой мировой войны из прифронтовых районов было выселено более трех миллионов мирных жителей, превратившихся в бесприютных беженцев. Волна беженцев забила дороги, дезорганизовала транспорт, перегрузила города, тяжелым бременем, легла на страну. — Прим. ред.