Сосредоточенно, спокойно идет выгрузка. Все без слов понимают: сегодня решительный день. Спокойно звучат команды.
Цепи залегли изогнутыми линиями. Командование в центре.
Проскакала неприятельская разведка. Наступают. Одновременно ударили орудия, пулеметы, винтовки. Мы ответили. Сегодня еще противник значительно сильнее. Но из Елисаветграда к нам спешат все новые подкрепления.
Часам к восьми поступило донесение с левого фланга: колонны неприятеля обходят фронт по направлению к городу. В бой ввязывается кавалерия.
Мы с товарищами выезжаем на передний край.
Во многих местах наши отходят; части нервничают, следят за дымком бронепоездов: когда бьет наша артиллерия, пехоте спокойнее под ее прикрытием; отойдут бронепоезда — жутко в открытом поле.
Голубенко из Елисаветграда сообщает:
— Противник появился со стороны города. Вероятно, Тютюнник рассчитывает на панику, пугает кольцом, охватом.
Слушок пополз по переднему краю, внося растерянность. Приходится успокаивать бойцов.
Ожесточенно дерется на одном из участков крестьянская группа со съезда.
Количество раненых увеличивается с каждым часом. Специальный вагон в поезде переполнен; подключаем к делу летучки.
Кое-где мы сдаем. С надеждой ждем обещанного подкрепления. Количество снарядов на бронепоездах быстро тает.
Комиссар полка, только что прибывшего из Одессы, вскидывает бинокль и спокойно чеканит:
— Из балки наперерез нашим вырвалась кавалерия.
Присматриваемся. Небольшой отряд верховых мчится к бронепоезду, держа курс на горку, с которой мы ведем наблюдение. От нашего наблюдательного пункта до полотна железной дороги — с полкилометра. На таком же расстоянии находятся всадники. Нас только трое. С полотна нас заметили, конники все ближе. Из пулеметов бить уже нельзя, да и из винтовок опасно.
Залегли. Приготовились к бою.
Кавалерия все ближе. С бронепоезда на помощь нам бежит взвод прикрытия.
Кони остановились. Почти в упор грянул залп. Рядом со мной навзничь упал комиссар. Оглушительный треск. Темнота, забытье… Очнулась уже на бронепоезде. Сознание полное, но плохо слышу и кровоточит рана на правой ноге.
Тяжелый бой продолжается.
В бинокль различаем: из-за леска со стороны города показались люди в штатском. Рабочие, подкрепление! Теперь исход боя обеспечен! Но уже кончаются снаряды. В город посылали дважды, ответа нет.
За снарядами!
* * *
Запасный паровоз бронепоезда набирает скорость. Вдоль полотна тянутся люди с винтовками, часть идет обратно, к городу.
— Куда?
— Говорят, отступаем…
— Неверно! Мы побеждаем, гоним врага!
Проскакиваем стрелку, прямо на запасный путь! Никакой охраны. Вдвоем с машинистом прицепляем вагон со снарядами и тут же возвращаемся к паровозу. Машинист уже возится у рычагов. Я стою еще на земле и внимательно осматриваюсь по сторонам, держась руками за поручни.
— Стой!
Залп в воздух, крик. Через пути мчится группа матросов, они размахивают браунингами и гранатами. У некоторых странные красные повязки через туловище. Впереди Клименко. Он, надрываясь, вопит:
— Большевикам на фронт снарядов не давать! Держи ее, братва!
Дорога каждая секунда. Паровоз должен уйти.
— Полный ход! — командую машинисту и снимаю с поручней руки.
Паровоз с вагоном одну за другой проскакивает стрелки.
Клименко опешил, выругался вслед. И на меня. Я — к матросам:
— В чем дело, товарищи? Вы что, рехнулись? Что за рев? Почему разорвано знамя?
— Она еще спрашивает! — перебивает Клименко, не давая никому открыть рот. — Нас продали врагам! Нас обошли! Всех перережут, но раньше мы сами тебя прикончим! Верно, ребята?
— Отомстим, перережем! — воют в ответ.
— Да что тут долго говорить! Расстрелять, братва!.. — торопит Клименко.
Надо выиграть время:
— Так не пойдет! Выведи на перрон, скажи всему отряду, за что расстреливаешь, а потом по чести выстрой товарищей, дай команду… Из-за угла действуют только предатели!
— Ее правда! Расстреливать надо прилюдно! — загомонили матросы.
Делать нечего. Клименко чувствует, что сам держится на острие ножа:
— Ладно, ступай…
Я вижу, матросам не по себе. Многие недавно бились рядом. И когда Клименко пытается подтолкнуть меня прикладом, перед его носом помахивают бомбами.
— Снимай с нее, братва, сапоги! — пытается Клименко приблизить развязку.
Я сама стаскиваю сапоги и швыряю ему прямо в лицо.
Этот жест явно понравился матросам. Но мне уже было все безразлично.
Читать дальше