Но, возвращаясь к Кясму. где кроме купанья, прогулок, закатов, общения с друзьями и не ежедневного, но довольно частого беганья в клуб, где чаще всего крутили мои любимые французские комедии, существовало развлечение, которое наш хозяин называл «ку- плять». И правда, в те годы в маленьких окрестных городках попадались полезные вещи, трудно доступные или вовсе не существующие в Москве и Ленинграде. Сначала мы ездили на автобусах. Когда появилась машина, то набивали ее битком всеми желающими к нам присоединиться и отправлялись за покупками. Но скоро эстонцам это надоело, и они стали придерживать, что получше, на после сезона, а на некоторые вещи, вроде мохнатых полотенец, — за ними больше всего и охотились — ввели талоны. Понять их легко, так как если даже в мелких захолустных городках, куда было трудно добираться, рыскали приезжие, то в Таллине, куда мы часто наведывались побродить по старому городу или навестить тамошних друзей, от голи, снующих из одного магазина в другой и скупающих буквально все, начинала кружиться голова, мелькать в глазах и хотелось поскорее свернуть в какую- нибудь тихую, из-за отсутствия магазинов, улочку. Что же при виде этого должны были испытывать местные жители? Поэтому не приходилось удивляться на их соответственное отношение к русским. Отношение, вызванное, конечно, не только тем, что рыскали и скупали, что в общем-то извинительно, ведь у нас и через пятьдесят, и через семьдесят лет после революции не научились делать предметы первой необходимости, вроде белья, эмалированной посуды и прочей мелочи, без которой трудно обойтись. По сути, мы и в шестидесятые годы по-прежнему оставались оккупантами. Живя в Кясму каждое лето, начиная с 65-го и до 87-го, мы так и не овладели эстонским, знали не больше пятидесяти слов, — разве не позор?
А «освобождение» Эстонии нами в 44-м они запомнили накрепко, на всю жизнь. Наш хозяин, о котором уже говорилось, советских фильмов ни по телевизору, ни в клубе не смотрел никогда. Моя близкая подруга, чуть постарше меня, родившаяся в старообрядческой семье в Эстонии, воспитанная на русской культуре, любившая Россию, но не Советы, рассказывала про военные годы: если видишь на улице немецкого солдата, можно спокойно идти дальше; если советского — лучше не попадаться на глаза.
Вспоминая Кясму, нельзя не упомянуть об А.И.Цветаевой, жившей там много лет одновременно с нами и бывшей, в некотором роде одной из достопримечательностей заповедного уголка. В любую погоду, облаченная во все имеющиеся в наличии плащи, в шляпе или панаме, она в свои 70 и 80 лет метеором проносилась по поселку на почту или к друзьям, минуя за ненадобностью магазин, так как питалась в основном сырой гречневой крупой. Заглянув к нам и не застав дома, она оставляла записки примерно такого содержания: «… зайду завтра или послезавтра между шестью и девятью вечера». Если у нее не оказывалось с собой бумаги (с карандашом не расставалась никогда), она писала на пожелтевшем листе фикуса, стоявшего на террасе.
Это была былинка, но из стали. На вопрос: «Устали после поезда?» — «Не я же его тащила, а он меня» — недоумевала она. Рассказывая, что старшая внучка просит прописать ее к себе в качестве опекуна, возмущалась: как я могу говорить, что нуждаюсь в опеке, если зимой в хорошую погоду катаюсь на беговых коньках!» Так воспитывали в немецких пансионах, заставляя вставать в пять утра, обливаться ледяной водой и держа впроголодь.
Ригористична она была во всем. Однажды вечером мы заторопились из гостей, боясь пропустить закат. Услышав, что мы ходим любоваться им ежедневно, А.И. пришла в ужас: «Каждый день смотреть закат, да так его возненавидеть можно!» Как-то она разглядела у меня на груди гранатовый крестик. «Это что, мода?!», — грозно и сурово спросила А.И. Кипя по поводу «Лолиты», она считала, что Набокова надо расстрелять за растление несовершеннолетних. «Но это не он, а его герой», — возразили ей. — «Тем хуже», — с гневом заключила А.И.
Перед первой поездкой в Кясму меня принимали в групком московских литераторов. Представив список «трудов» и принеся книги с переводами, чтобы комиссия могла с ними заранее ознакомиться, оставалось решить, что надеть, отправляясь в Гослит, где происходила церемония, так чтобы «понравиться мужчинам и не вызвать зависти у баб», — неписаный закон тех лет, которого неизменно придерживались многие жен- 1ЦИНЫ. О нем давно позабыли. Теперь дамы и девицы и в менее и в более важных случаях делают все возможное и невозможное, дабы разить мужиков наповал, прибегая даже к помощи «стилистов», которые, как уверяют, способны творить чудеса и превращать дурнушек в красавиц, не заботясь о том, какие чувства могут кипеть в душах представительниц того же пола, не сумевших стать красотками.
Читать дальше