Валентин Пронин: Катулл

Стало темнеть, ненастье не прекращалось. В доме говорили шепотом. Сложив руки на груди, нахмуренный Непот сидел перед жаровней и все еще ждал. Он прислушивался к звукам, доносившимся с улицы, — они были однообразны: плеск, хлюпанье и шуршание дождя. Тишина вкрадчиво обольщала покоем, мирно постреливали угли в жаровне… Непот задремал.

В дверь стукнули. Стук встряхнул притихший дом. Кто-то из рабов побежал открывать. Непот открыл глаза, встал, сделал несколько нерешительных шагов по направлению к прихожей… Услышав испуганный вскрик, сорвался с места… В прихожей пошатнулся, ухватился за притолоку…

Перед открытой дверью раб высоко держал зажженный светильник. На пороге, слегка согнувшись, стоял Тит. Вода лилась с него на пол. Он придерживал руками обвисшее, безвольное тело Катулла.

— Где… нашел?! — ахнул Непот, бросаясь к нему.

— Здесь, неподалеку… Дойти не хватило сил, видно… — будто извиняясь за своего Гая Валерия, ответил Тит.

— Все сюда! Скорее! — закричал Непот.

Домочадцы сбежались, захлопотали. Громко топоча и горестно восклицая, они тут же подхватили Катулла и внесли его в дом. Непот поддерживал запрокинутую голову с полузакрытыми, остановившимися глазами и мокрыми волосами, прилипшими ко лбу и щекам.

Катулла опустили на его ложе. Тит стал на колени, бережно взял свесившуюся руку Катулла и положил ее рядом с неподвижным телом.

— Готовьте горячую ванну! — приказал Непот рабам и рабыням. — Скорее раздевайте его! Хремет, беги за врачом!

— Не спеши… — сказал Тит осипшим голосом. — Гай Валерий умер… — И еще раз повторил: — Не спеши.

Непот приложил ухо к груди Катулла. Сердце не билось, легкое худое тело уже начало твердеть, и Непот внезапно ощутил мертвенный холод, исходивший от его рук и лица. Тоской, жалостью, тяжким горем сдавило горло. Он оглянулся, беспомощно посмотрел на стоявших вокруг рабов. Они опустили головы. Тогда мудрый, сдержанный Непот расцарапал себе лицо, разорвал на груди тунику и зарыдал, склонившись над телом друга.

Через час, вымытый, одетый и прибранный, Катулл покоился на самом дорогом ложе, перед алтарем. По обе стороны от него зажгли свечи и поставили курильницы с ароматным киннамоном. Тит сидел в ногах умершего на скамеечке и потихоньку, мерными движениями гладил край его голубой тоги.

Непот медленно ходил по таблину, прислушивался к приглушенным голосам и размышлял о смерти Катулла. Размышления его были неуверенны, мрачны и даже несколько ожесточенны.

Никаких ран на теле Катулла не заметили, если не считать синего пятнышка на левом виске. Трудно предположить, наступила ли смерть вследствие нападения злоумышленников или от внезапного приступа неизлечимой болезни. Пятно походило на кровоподтек, но ведь он мог получиться при падении, от удара о мостовую или об угол дома. Так это или не так — неизвестно. Свидетелей гибели Катулла нет. То есть они, вероятно, есть, но где их искать и захотят ли они дать правдивые показания?

Тит наткнулся на неподвижное тело случайно, будто чутьем влекомый в соседний узенький переулок, совсем рядом с домом Непота. Там, в полном одиночестве, под ледяным дождем лежал человек… и Тит, задохнувшись от горя, тотчас узнал своего Гая Валерия.

Куда направлялся больной поэт, одевшись столь тщательно, очевидно, волнуясь и преисполнившись каких-то радостных надежд? Это навсегда останется тайной, темной для споров и фантастических версий.

Лицо Катулла, лежавшего на смертном ложе, походило на лицо усталого путника, получившего наконец долгожданный покой. При взгляде на него Непот подавлял судорожное рыдание и уходил в таблин, закрывая глаза рукой. Он написал о случившемся Валерию Катону, Квинту Корнифицию, Гельвию Цинне, Манлию Торквату и Гортензию Горталу (последним — в надежде на денежное приношение к похоронам). Подумав, Непот сообщил о смерти Катулла и Вару. Кутаясь в плащи и проклиная ненастье, рабы Непота побежали в печальной вестью по римским улицам.

На другой день начались хлопоты по подготовке похорон. С раннего утра пришел Валерий Катон, потом Корнифиций. Они выглядели растерянными. Цинна, пьяный, плакал уже в дверях. Около смертного ложа в беспамятстве рыдал красивый мальчик Ювенций. Родственники не разрешали ему встречаться с Катуллом, которого называли бесстыдным растлителем. Но Ювенций, хотя и поздно, убежал из-под докучливой опеки. Да, слишком поздно он решился на бунт и презрение к грязным сплетням. Теперь ему оставалось проститься с прахом любимого поэта, наставника, друга… Ювенций считал, вернее, надеялся, что может считать Катулла своим другом. От кого-то узнал о несчастьи актер Камерий. Войдя, он долго смотрел на застывшее, нарумяненное лицо Катулла, посоветовал снять с него восковую маску и сказал, что во время погребального шествия загримируется и изобразит веронца веселым, озорным повесой, каким он и был при жизни.