Виктор Андриянов - Гейдар Алиев

Прилетели сначала в Баку. «Гейдар Алиевич, — говорю, — я хотел бы забрать военнопленных по этому списку». Он внимательно посмотрел список. — «Хорошо, я отпущу всех, кроме трех. Эти сидят в камере смертников. Их обвинили в убийствах». — «Но если вы их не отпустите, я не смогу сделать обмен. Другая сторона может придраться к этому». Помолчали. Через некоторое время он сказал: «Хорошо, забирайте всех».

Примаков и Пастухов, первый заместитель министра иностранных дел, приезжают в аэропорт, им докладывают: одного не привезли. Гейдар Алиевич приехал проводить москвичей. Всех пленных погрузили в примаковский Ил-62, а одного не отдают, несмотря на распоряжение Президента. Самолет министра не улетает. Алиев подтверждает свое решение. Вышколенные официанты в VIP-зале аэропорта предлагают гостям уже по третьему или четвертому стаканчику чая. Наконец в самолет заводят последнего из списка.

Сопровождать пленных до Еревана, чтобы там их сдать по списку, Алиев поручил заместителю министра юстиции Чингизу Амирову. Возвращения Примакова из Степанакерта ему предстояло ждать в Ереване. Евгений Максимович заметил, что спутник волнуется, и попросил российских дипломатов взять Амирова в посольство — «чтобы ни один волос с его головы не упал». Армянские представители даже обиделись, сказали, что сами примут коллегу как положено.

— Чувствовалось, что это делается от всего сердца, — подчеркивает Евгений Максимович. — На обратном пути в Баку заместитель министра был в приподнятом настроении. Мы с ним в самолете даже выпили по рюмочке, хотя, как он уверял, раньше не пил водки. Я был искренне огорчен, узнав, что через несколько месяцев этот симпатичный, судя по всему, добрый человек умер.

Свидетельства Примакова дополняет еще один участник этой акции милосердия, Борис Николаевич Пастухов:

— В Степанакерте тоже не отдавали троих человек, включенных в списки Красного Креста. Повод — «они осведомлены о расположении средств ПВО». Мы убеждали собеседников, что если эти зенитки хоть один раз ударили, то их уже засекли. В общем, повторилось то же самое, что и в Баку. Мы не улетим, говорим, пока не получим всех. В конце концов получили. Двести с лишним человек вернулись после этого полета к своим семьям.

— Страшно было смотреть на многих из этих людей, — и тех, и других — оборванных, голодных, избитых, — вспоминал Евгений Максимович Примаков. — Слезы были на глазах, не смог их удержать, когда, входя в общий отсек самолета, слышал крики: «Спасибо России!» Были среди военнопленных и несколько русских ребят, — добавляет Примаков. — Их сразу же передали нашим посольствам в Ереване и Баку с указанием купить им авиабилеты и немедленно отправить домой, в Россию.

…Примакову и Пастухову довелось быть на одном из последних дней рождения Алиева. Собралась вся большая семья.

— …И вот тогда я увидел, какой Алиев отец, дед, — припоминает тот день Пастухов. — Он вроде бы и тот же, и в то же время совсем другой человек. Он весь лучился теплом.

Эти несколько часов в семейном кругу Алиева остались в памяти как один из самых солнечных дней…

Пастухов с детства увлекся поэзией, охотно цитирует любимые стихи — эта черта роднит его с Алиевым. Однажды он пробежал взглядом по книжным полкам в приемной Президента Азербайджана.

— Смотрю: Самед Вургун, разные издания, в том числе на русском языке. Я взял один сборник и попросил Гейдара Алиевича подписать, а то, мол, не выпустят.

Он подписал и спросил:

— А почему вас заинтересовал Самед Вургун?

— Я знаю, как ценил его Константин Симонов. Замечательная лирика… «Бывает так, большевику вдруг нужно съездить в Лондон… — И дальше: — Скажи им пару слов, Самед, испорти им, чертям, обед!»

Алиев захохотал.

— Я думал, что Вургун такой металлический, что ли, партийный поэт, — признался Пастухов. — Революция, Октябрь, Первомай…

— Наверное, переводили в основном это, да и плоховато, — отозвался Алиев. — Для Вургуна Пастернака не нашлось. У него прекрасная лирика — послушайте… — И прочитал одно за другим несколько стихотворений на азербайджанском языке. — Чувствуете, какая музыка? А строки об Азербайджане?

(Перевод А. Адалис)

— А я помню, как здорово прозвучали эти строки 18 октября 1998 года, — тихо отозвался Пастухов.