В. Цареградский: По экрану памяти: Воспоминания о Второй Колымской экспедиции, 1930—1931 гг.

И вновь целина заснеженной долины и бесконечная монотонная песня полозьев вперемежку с характерным треском и щелканьем оленьих копыт, из-под которых мимо нас и в нас летят снежная пыль и комки снега. Заснеженный лес, как на бесконечной киноленте, неторопливо убегает назад. Ни вспугнутого зверя, ни птицы. Белое безмолвие. Опять зябнут до ломоты руки и ноги. Соскакиваем с нарт, растираем снегом пальцы и, задыхаясь, бежим за нартами. Так продвигались мы в этом промороженном безлюдном крае еще несколько дней.

Последняя остановка на Бохапче. Каюры беспокойно переговаривались, опасаясь, что олени уйдут далеко из-за недостатка ягеля. Несколько раз мы выходили из палатки, прислушивались к звону колокольчиков, висевших на шее некоторых оленей. И с каждым разом звон становился все глуше. Мороз к ночи стал крепчать. Светлый дым поднимался из трубы прямым столбиком.

Утром долго не возвращались каюры, а пригнав оленей, торопили нас сворачивать палатку, грузить нарты, отказавшись от обычного повторного чая — отрезок пути до следующей кормежки был несколько больше. К тому же по каким-то неведомым признакам эвены определили, что надвигается непогода, хотя небо на всем видимом пространстве оставалось по-прежнему чистым.

Как всегда, ловко и сноровисто каюры окружили оленье стадо тонким ремнем — маутом, подвесив его на деревьях на уровне груди оленя. Подобно волкам, лисам и некоторым другим диким животным при охоте на них с флажками, одомашненные олени тоже остаются внутри психологического барьера. Только страх перед каюрами, набрасывающими на них аркан, толкает иногда одного из оленей прорваться за шнур-маут. В этом случае все стадо в панике устремляется вслед за беглецом. Собрать и окружить оленей снова стоит большого труда. Но такие случаи относительно редки. Каюры, стоя у маута, точно набрасывали аркан поочередно на рога нужного оленя, выводили его за круг и впрягали. Олени шарахались, жались друг к другу, стараясь втиснуться внутрь стада, но оставались в кругу.

Вскоре после того, как миновали устье Бохапчи, сразу открылась широкая долина Колымы. Горы отошли в сторону, и сквозь редкие лиственницы на обрывистом берегу их белые вершины проглядывали отдаленной грядой. Незаснеженные крутые стены террасы резко очерчивали широкую пойму реки. С севера надвигалась серая плотная стена туч. Подул слабый встречный ветер. К полудню туманный полог затянул небо. День стал почти сумеречным, окрашенным в мутно-серый цвет. Посыпался мелкий редкий снежок. Постепенно сгущаясь, он заслонил сначала отдаленные горы, а затем за его метельной пеленой скрылись и берега. Казалось, что мы затерялись в снежном потоке и движемся куда-то наугад. Мороз становился мягче. Отвернув голову от ветра и сжавшись, мы под легкое шуршание полозьев понемножку подремывали. Олени утомились, бежали тихо, словно нехотя. Слышалось их учащенное дыхание да сухое поскрипывание копыт. Все остальные звуки исчезли. По рыхлому снегу нарты скользили бесшумно. Струилась поземка, засыпая снегом ложбинки, наметая заструги. Метель не унималась, то усиливаясь, то несколько смягчаясь. Полозья увязали глубже, затруднялось движение. На этот раз мы ехали очень долго, и день показался длинным-длинным. Наконец, когда олени свернули к берегу, мы решили устроиться на ночлег. Наспех проделав все приготовления, мы, вконец разморенные, повалились спать. Это был последний день пути, последняя ночевка, и, как оказалось, недалеко от Оротуканской базы.

За ночь пурга прекратилась. Медленно опускались мелкие редкие снежинки, да и те скоро иссякли. Выехали мы поздновато и, проехав немного, неожиданно свернули к малозаметному с берега реки устью правого притока. Каюры сумели как-то различить занесенный лыжный след, который и привел нас на базу. Проехав вверх полтора-два километра, мы остановились среди нескольких разбросанных домиков экспедиции. Местом для нее С. В. Новиков избрал небольшую пойменную террасу на правом берегу Оротукана.

…Так, 6 января 1931 года закончилась наша поездка. Все, кто присутствовал на базе, сбежались и окружили нас. Встреча была искренне радостной, какой она бывает после долгой разлуки с дорогими, родными или очень близкими друзьями. Горанский с Новиковым провели меня и Марию Яковлевну в приготовленный домик. Он был еще не вполне достроен, но дверь была навешена, а в проемах окон прикреплена бязь. Затопили железную печь, воздух быстро нагрелся, и можно было снять надоевшую за дорогу верхнюю одежду. Немного погодя Горанский принес еду и горячий чай.