Жорж Садуль - Жизнь Чарли

«Желание мира носит всеобщий характер. Высказать требование мира, независимо от того, делается ли это на Востоке или на Западе, — » это значит, по-моему, сделать шаг в правильном направлении.

Я польщен и очень счастлив получить награду. Я не стал бы утверждать, что мне известно, как нужно решать проблемы, угрожающие миру, но я знаю, что нации никогда не разрешат этих проблем в атмосфере ненависти и недоверия, и тем более не разрешит их угроза сбросить атомные бомбы. Тайна производства этого ужасного оружия скоро будет известна всем, и скоро все нации — малые или большие — будут ею владеть.

В нашу эру атомной науки нации должны были бы думать о вещах, менее устарелых и более конструктивных, нежели использование насилия для разрешения своих разногласий. Жалкие усилия внушить народам мысль о неизбежности войны с применением водородной бомбы, со всеми ужасами, какие она влечет, являются преступлением против духа гуманности и несут в себе семя всеобщего безумия.

Отдалимся от этой тлетворной атмосферы безнадежности, приложим усилия к тому, чтобы взаимно понять наши проблемы. Ибо в мировой войне не будет победы ни для кого. Вот почему мы должны взять на себя обязательства вернуться к тому, что является естественным и здоровым в человеке, — к духу доброй воли, которая служит основой всякого вдохновения, всякого творчества, всего, что есть в жизни прекрасного и благородного.

Приложим все усилия в этом направлении, чтобы достигнуть славной эры мира, в которой будут процветать все нации».

Лондон первым увидел его восемьдесят первый фильм. В четверг 12 сентября 1957 года на улицах столицы появились автобусы с афишками на ярко-красном кузове. На афишке был изображен Чарльз Чаплин, подпрыгивающий или танцующий на фоне американских небоскребов. Реклама гласила: «Король в Нью-Йорке». Король комиков в своем последнем и самом смешном фильме».

Новое творение Чаплина начало свою жизнь на экране торжественным просмотром в «Лейстер-сквер-театре», одном из пяти или шести самых роскошных кинозалов, расположенных вокруг небольшого сквера в центре Лондона. Сбор от премьеры должен был поступить в пользу английских слепых, цена лучших мест достигала десяти гиней (12 тысяч франков по курсу 1957 года). Билеты рвали друг у друга из рук. Организаторы гала-просмотра отвечали журналистам, специально приехавшим на один вечер в Лондон: «Очень сожалеем, мест больше нет. Некуда посадить даже муху». Когда на платаны Лейстер-сквера спустилась ночь, воробьи продолжали пронзительно чирикать. Им не давали заснуть шестьдесят прожекторов, освещавших фасад кинотеатра «Импайр». Американская компания «Колумбия» показывала там в этот вечер (и она тоже) впервые в мире фильм «Высокий полет» («High Flight»).

Не обращая внимания на эту иллюминацию, зеваки толпились на другой стороне площади, перед «Лейстер-сквер-театром». Тысячную толпу сдерживали полсотни полисменов в синих непромокаемых пелеринах и фетровых шлемах, стянутых ремешками под подбородком.

Чуть не целый час толпа наблюдала кортеж машин. Старые дамы в мехах и драгоценностях выходили из сверкающих, словно агат, ролс-ройсов. Такси высаживали элегантных мужчин в смокингах и черных галстуках. В этом торжественном кортеже выделялись отдельные машины цвета сливочного мороженого, сверкающие хромированными частями.

Но не затем, чтобы поглазеть на богатую публику, пришли сюда зеваки всех возрастов и общественных положений — мальчишка-газетчик с пачкой газет под мышкой и старый господин в котелке и черном пиджаке, с аккуратно свернутым зонтиком, представитель человеческой породы, вымершей повсюду, кроме лондонского Сити.

«Charlie! Hello Charlie! Good night Charlie!» [54] Чарли! Хелло, Чарли! Доброй ночи, Чарли! (англ.) Эти крики раздались в 8 часов 20 минут, приветствуя темно-серый ролс-ройс, в котором сидели Уна с мужем и трое их детей. Пять континентов рукоплескали Чарли, потому что он — друг всех людей с белой, черной, желтой или коричневой кожей. Но здесь улица могла говорить с ним на своем языке: Чарли родился на мостовых Лондона, как Гаврош — на мостовых Парижа. Каждый человек улицы видел в нем соседа но лестничной площадке, закадычного приятеля, близкого родственника — одним словом, настоящего земляка.

В фильмах Чаплина редко сталкиваешься с английской флегмой. И лондонская толпа в этот вечер тоже пе довольствовалась одними криками, она сломала все барьеры и бросилась к маленькому человеку, чьи молодые движения так противоречили его шестидесяти восьми годам. Он отвечает «merci» по-французски. Он улыбается, кланяется, он соединяет обе руки над густой шапкой своих седых волос.