Элен Фисель: Микеланджело Буонарроти

Когда Микеланджело и Граначчи прошли через тяжелые решетчатые ворота, маэстро Бертольдо еще находился в своих апартаментах, так что юношей никто не встретил, и они быстро потерялись среди всевозможных античных сокровищ, от которых нельзя было оторвать взгляд.

Да, это было нечто! На дивные скульптуры юноши смотрели с горьким чувством понимания, что это практически невозможно превзойти. Что касается Микеланджело, его самолюбие было уязвлено. Он испытывал просто физические страдания, осознавая подавляющее могущество титанов искусства. Но, в отличие от Граначчи, эта мысль не смиряла его, а напротив, разжигала его упорство. У него чесались руки показать всем, на что он способен.

В конце концов Микеланджело и Граначчи случайно натолкнулись на какого-то молодого человека, сидевшего на корточках в самом дальнем углу сада. Он был занят тем, что натирал землей одну из статуй, явно желая придать ей вид, будто она гораздо старше, чем было на самом деле. Увидев непрошеных гостей, молодой человек вскочил на ноги и представился:

– Пьетро Торриджиано, из семейства Торриджиани!

Они разговорились и не заметили, как к ним подошел сам Лоренцо Великолепный. Этот человек словно вырублен из камня, подобно окружавшим его скульптурам. Говорят, он уродлив, но правда ли это? Да, у него массивная челюсть и слишком длинный нос, а губа чересчур резко выдавалась вперед. Но его темные глаза были удивительно умными, аура же, распространявшаяся вокруг него, вызывала желание сразу же упасть перед ним на колени.

Увидев хозяина, Пьетро Торриджиано почтительно поклонился, а Микеланджело в ответ на вопрос, кто он такой, вдруг выхватил резец и удивительно быстро вырубил из маленького куска мрамора, валявшегося поблизости, голову фавна, стилизованную под Античность.

Она получилась настолько удачной, что Лоренцо де Медичи, обычно скупой на похвалы, воскликнул:

– Да ты – настоящий гений!

Но маленький скульптор не удовлетворился этим. В порыве фантазии он так же быстро изваял пасть фавна с высунутым языком и острыми зубами. После этого Лоренцо Великолепный обнял подростка и рассмеялся:

– Друг мой, – сказал он, – позволено ли мне будет сделать вам небольшое замечание?

– Замечание? – переспросил Микеланджело.

– Лучше сказать – небольшую критику.

– Речь пойдет о голове моего фавна?

– О голове вашего фавна.

– А кто вы такой, чтобы критиковать мою работу? Я вас не знаю.

– Какая разница, кто я, главное, чтобы критика была справедливой. Не так ли?

– И в чем же она состоит, эта ваша критика?

– Вы же хотели изобразить старого фавна? – вопросом на вопрос ответил незнакомец.

– Конечно.

– Так вот, вам следовало бы знать, друг мой, что у стариков редко остаются на месте все зубы.

И тогда Микеланджело, густо покраснев, одним резким движением сломал зуб своего фавна и отколол ему часть десны. Правитель Флоренции, восхищенный подобным проявлением характера, не мог больше говорить ни о ком, кроме Микеланджело. Все кончилось тем, что Медичи решил оставить его у себя дома, объявив Лодовико Буонарроти, что теперь будет считать его сына одним из своих сыновей.

Бенджамин Блеч и Рой Долинер пишут:

«Лоренцо неофициально усыновил грубоватого парня и поселил его в большом дворце Медичи. Таким образом, Микеланджело стали воспитывать вместе с самыми богатыми отпрысками Европы, он обедал с ними за одним столом, его обучали лучшие преподаватели Италии. Этот период станет самым счастливым в его очень длинной жизни и навсегда изменит его отношение к Богу, религии и искусству» 19.

В результате маленький скульптор остался во дворце Медичи на три года – до смерти своего покровителя.

Лодовико Буонарроти был против. Он осуждал сына, говоря, что все это лишь отвлекает его от настоящей жизни, и твердо стоял на том, что никогда не позволит ему стать каким-то там каменотесом. Франческо Граначчи так и не смог убедить его в том, какая существует разница между настоящим скульптором и каменотесом, хотя они очень долго спорили на эту тему. Но кто осмелится сказать «нет» верховному правителю? Поэтому, когда в дело вмешался сам Лоренцо де Медичи, Лодовико сказал:

– Мы принимаем предложение вашей милости, но это лишь потому, что Микеланджело и все мы телом и душой подчиняемся воле вашего великолепия!

Это и в самом деле было предложение, от которого невозможно отказаться, ведь потом «Великолепный» ежемесячно платил Лодовико пять золотых монет, назначив его на пост офицера таможни.