Юрий Безелянский: 99 имен Серебряного века

И далее:

«В серебряном веке русской поэзии есть несколько главных особенностей, отличающих его от века золотого.

Меняется русская действительность.

Меняется состав, так сказать, классовый, социальный русских писателей.

Меняется сам писатель как человек.

К худшему или к лучшему все эти изменения?..»

По поводу иностранного влияния:

«Французский символизм с его приблизительностью и певучей затуманенностью, выдающей его германское происхождение, лишь в начале декадентства находит аналогию в поэзии русской. После трагически-напряженных колебаний, выраженных лучше всего в поэзии Блока и Гумилева (германское начало у первого и романское — у второго), серебряный век русской литературы окончательно определяется углубленным проникновением в судьбы национальные…»

«Ты и во сне необычайна…», — восклицал Блок. И он же: «Русь моя, жизнь моя, вместе ль нам маяться?..»

Серебряный век породил декадентство. А декадентство, по словам Оцупа, «перешло все пределы морали, вкуса и здравого смысла. Самообожание, нарциссизм, поверхностное ницшеанство доводят самого диктатора тогдашнего модернизма, Брюсова, до открытого некрофильства…»..

О, это уже идет критика Серебряного века. Было бы неправильно петь Серебряному веку только дифирамбы и гимны. Были у него противники среди современников и среди последующего затем советского периода истории. Отрицали Серебряный век не только пламенные большевики и их литературные клевреты, но и представители, можно сказать, оппозиционных кругов. К примеру, Наум Коржавин. В статье «Анна Ахматова и Серебряный век» Коржавин открыто говорит: «…я вообще не поклонник этой эпохи — яркой, но несколько блудной, особенно на периферии… Боязнь банальности — один из главных соблазнов и грехов „серебряного века“ и его наследия».

«То, что я сейчас пишу, отнюдь не филиппика, — продолжает поэт. — Среди деятелей этого „века“ было много чистейших людей. Но проповедовали они часто худое: допустимость грязи, подлости, даже убийства (если только, как оговорился Блок, оно освящено великой ненавистью). Не о сложности человеческих ситуаций тут речь, а только о безграничном праве неповторимых личностей на самовыражение и самоутверждение. А уж это само вело к необходимости такой личности быть, во всяком случае претендовать на силу чувства, при которой „все дозволено“. В поэзии эти претензии проявились невероятной „поэтичностью“ (разными видами внешней экспрессии) и утонченностью (форсированной тонкостью). Это значило стимулировать и форсировать в себе все эти качества и восприятия. И естественно, взыгрываться в разыгрываемые роли, а потом и писать от их имени, веря, что от своего. Как ни странно, это воспринималось как стремление к крайней (противоестественной, но противоречие это почему-то не замечалось) непосредственности. Были люди — самоубийством кончали, если выяснялось, что не выдерживают экзамена на исключительность…»

Коржавин здесь говорит о личных судьбах деятелей Серебряного века. Но личные судьбы, а главное — творчество, влияли и на судьбы народные. К чему-то подталкивали… Варлам Шаламов, трагический летописец современности, считал русских писателей-гуманистов XIX века ответственными за кровь, прилитую «под их знаменами» в XX веке. Шаламов имел в виду не только Достоевского и прочих классиков, но, очевидно, и представителей Серебряного века.

Такая точка зрения существует. Академик Александр Панченко считает, что «интеллигенция проторила дорогу революции, увлекшись марксистскими идеями». «Передовые люди России, — пишет академик, — которые могли образумить народ, сами были в жутком духовном состоянии и ничему хорошему научить народ не могли… Какую же сильную разрушительную инъекцию получил народ от этих самых своих кумиров! Что они писали о жизни? Что писали, безумцы! Послушаем „властителя дум“ Брюсова:

…Яд этот был просто разлит в воздухе. Интеллектуальная элита нации — злая и слепая — накликала беду. Как они относились к власти? Ужасно. Бальмонт так аттестовал Николая II:

Так что, когда мы ругаем большевиков за содеянное, не забудем присоединить к ним дурачка Бальмонта, равно как и многих других представителей Серебряного века. Они призывали народ к бунту, они вызвали к жизни большевистское чудовище, раздули революционный пожар, и он же их пожрал. Кто сеет семена злобы, пожрет зубы дракона, есть такая точная пословица. Могло ли что путное взойти на таких агрессивных дрожжах? Чему удивляться-то, чему удивляться, ребятки?..» (Литературная газета, 27 июня 2001 г.).