Леонид Млечин - Шелепин

Партийный комитет (т. Фролов Е. А.) и руководство ВЦСПС (т. Шалаев С. А.) поддерживают эту просьбу.

О принятом Вами решении убедительно прошу Вас, Егор Кузьмич, поручить кому-либо из товарищей сообщить мне по телефону..

Извините за обращение непосредственно к Вам с указанной просьбой».

Егор Лигачев написал на письме: «Согласиться».

После выхода на пенсию членам партии полагалось перейти на учет в парторганизацию при жэке. Кто мог, избегал этого, чтобы не сидеть на партсобраниях в мало приятной для себя компании самых простых людей. Райкомы партии бдительно следили за тем, чтобы пенсионеров снимали с учета в тех организациях, где они прежде работали, но для больших начальников делали исключение.

Однако 5 марта 1988 года ведомство, где Шелепин работал до пенсии, включили в состав нового Государственного комитета СССР по народному образованию. Александр Николаевич попросил старых друзей в ВЦСПС избавить его от необходимости ходить в жэк.

Через десять дней после получения письма один из помощников секретаря ЦК пометил, что все исполнено:

«По поручению т. Лигачева Е. К. сообщено тт. Белякову Ю. А. и Шалаеву С. А., а также т. Шелепину А. Н.».

Степан Алексеевич Шалаев был главой профсоюзов, Юрий Алексеевич Беляков – вторым секретарем Московского горкома партии, он курировал все оргдела в столичной партийной организации.

Персональные пенсии, прежде гарантировавшие отставникам приличное существование, исчезли вместе с советской властью. Шелепин трудно жил последние годы, нуждался. Жалел, что, работая в КГБ, отказался от генеральского звания. Генеральская пенсия бы пригодилась, особенно когда началась безумная инфляция и рубль обесценился.

Советская система показала, что если человек сопротивляется аппарату, то найдутся жернова, которые любого сотрут в порошок. К концу жизни Александр Николаевич Шелепин сильно изменился.

Незадолго до смерти, в 1992 году, он в последний раз поехал в родные края, в Воронеж, на семидесятилетие брата Георгия. Александр Николаевич нашел дом на улице Эртеля (бывшая Венецкая), в котором вырос. Хотел зайти, да новые хозяева даже на порог не пустили. Они уже забыли, кто такой Шелепин. А напомнить он не решился.

Всю жизнь он был застенчивым человеком, не в делах, а в личной жизни. Это даже трудно себе представить: с юности в центре внимания, в президиумах, на трибуне, в окружении множества людей – и застенчивый, скромный и даже смущающийся. Александру Николаевичу было не по себе, когда его узнавали на улицах, подходили поговорить.

– Он стеснялся, уходил от разговоров, – рассказывал Валерий Харазов. – Он прихрамывал к концу жизни, и у него плохо было с сердцем. Он умер от сердечного приступа. Позвонил мне из больницы: «Все хорошо, выписываюсь». Я обрадовался, а через два дня ему стало хуже. Неделю он пролежал в коме и умер, не приходя в сознание.

Это произошло в октябре 1994 года.

Похоронили Александра Николаевича Шелепина на Новодевичьем кладбище. Не в память о его прошлых заслугах, а потому, что там была могила отца. В конце жизни Николай Георгиевич Шелепин тяжело болел, в 1967 году приехал в Москву лечиться и здесь скончался. Член политбюро Шелепин похоронил отца на Новодевичьем кладбище.

Сам Александр Николаевич завещал его кремировать и похоронить в могиле отца. Так и сделали. Урну с прахом положили в отцовскую могилу. Памятник у отца и сына один. А мать Шелепина осталась в Воронеже со средним сыном. Там они оба и похоронены, тоже рядом, на Коминтерновском кладбище.

Владимир Ефимович Семичастный пережил Шелепина на семь лет. Он умер 12 января 2001 года от инсульта. Всего трех дней не дожил до своего семидесятилетия.

В те годы я каждый вечер в главном выпуске новостей телекомпании «ТВ-Центр» выступал с комментарием к главному событию дня. Новости тогда начинались в восемь вечера. Я узнал о смерти Семичастного за пятнадцать минут до эфира – позвонил теперь уже тоже покойный Николай Григорьевич Егорычев.

Тему комментария я давно определил и набросал текст. Телесуфлером я никогда не пользовался, а текст клал перед собой – на всякий случай… Пока шел в студию, решил, что просто обязан сказать последнее слово о Семичастном, Шелепине, их поколении. Выбросил готовый текст в урну.

У меня было ровно пять минут в эфире. Смотреть на часы, когда выступаешь, неудобно. Попросил оператора, когда останется тридцать секунд до конца, махнуть мне рукой, чтобы я знал: пора завершать.