Фаина Оржеховская: Шопен

Мысль о сыне была не последней, когда пан Миколай решил основать пансион. Его немало беспокоило то, что Фридерик растет исключительно в женском обществе, а за всеми товарищами, которых он может встретить в гимназии, не уследишь, – хорошо, если бы и они были на глазах! – Родная семья – это, конечно, благословение божье, – говорил друзьям пан Миколай, – но детям необходима и другая семья – молодая, резвая семья сверстников. Об этом надо помнить, ибо дружба – настоятельная потребность детского сердца. Однако родителям следует знать, с кем дружат их дети, и по мере возможности снискать доверие этих маленьких друзей!

Так Фридерик рос в большой семье. В одном и том же доме помещался лицей, где ему предстояло учиться, и своя квартира, с родителями и сестрами, и пансион, где жили товарищи, которые были ему дороги, как родные братья.

– Он и часу не может прожить без своих дружков, – сказала Изабелла. – После занятий пойдет с ними в их дортуар или в залу, и там начнется веселье! Черт их всех веревочкой связал!

– Что ж, если у него такая натура, – возразила Людвика, – он не умеет привязываться наполовину! А мальчики все очень хорошие… Что ты можешь сказать о них плохого?

– Ничего! – Изабелла отложила вышивание. – Но надо и подумать, что и нам бывает скучно!

– Мне никогда не бывает скучно. И потом – не беспокойся: они придут!

– Могут и не приходить! Мне-то что? Изабелла рассердилась на сестру за то, что та угадала ее мысли.

А Эмилька шила молча. Ей тоже никогда не бывало скучно. Если даже ей сильно недоставало Фридерика, достаточно было представить себе, как он проводит время с друзьями, и она видела себя участницей их веселья. Фридерик всегда первый затевал шумные забавы, и ему охотно подчинялись. Поболтать, пошуметь, попеть, посмеяться, подраться – разумеется, шутя – до всего этого он был охотник и во всем мастер.

– Как, например, может не нравиться Ясь Бялоблоцкий? – продолжала Людвика. – Прекрасный человек. Такой терпеливый, деликатный! И лучший друг Фрицка, во всяком случае, один из лучших.

Против Яся Бялоблоцкого Изабелла не возражала. Но он был уже почти взрослый. Она вздохнула по этому поводу.

– Бесплодный дух! – все-таки сказала она.

– Надо говорить «бесплотный», – поправила Эмилька.

Несмотря на свои десять лет, она отлично разбиралась в этимологии.

– А другой Ясь? – опросила старшая сестра. – Разве это не прекрасная натура?

– Матушиньский? Вот надутая цапля! Вечно читает нравоучения!

Сестры не раз обсуждали характеры юных пансионеров пана Миколая. Это было почти главной темой их разговоров. Людвика обо всех отзывалась хорошо: они были для нее не только товарищами брата, но и прежде всего воспитанниками отца, авторитет которого был непререкаем в семье. Изабелла же довольно часто меняла свои мнения.

– Ну что ты скажешь, Эмилька? На нее никто не угодит!

Эмилька улыбалась. Все мальчики, все шесть пансионеров, одинаково нравились ей. Раз Фрицек дружит с ними и любит их, значит у них нет недостатков или – самые незначительные! Она знала, что Изабелла только говорит, что мальчики несносные, а думает иначе! Достаточно им появиться, и она больше всех оживляется. Вот и теперь: только раздался шум за дверью – и Изабелла начала проворно убирать свою работу.

Фридерик появился вместе с приятелями. Все они были приблизительно одного возраста, двенадцати-тринадцати лет, за исключением Яся Бялоблоцкого, которому уже минуло семнадцать. Он недавно окончил лицей. Это был высокий белокурый юноша с правильными, удлиненно-тонкими чертами лица и бледно-голубыми глазами. Ясь был очень худ, и его большие руки казались бескровными.

Учтиво поздоровавшись с паннами, он подсел к Людвике и заговорил с ней. Голос у него был глухой, тихий, и говорил он слегка запинаясь, словно подбирая слова, наиболее приятные для собеседника.

Остальные были менее сдержанны. Видно было, что им хочется продолжать уже начатый разговор.

– Ты непременно должен представить нас в лицах! – кричал смуглый Антек Водзиньский, – ты обещал!

– Нет, лучше ксендза Загребу! – перебил Антека его брат Феликс. – Сначала Загребу! Он у тебя хорошо получается!

– Что вы, дети мои, – елейно произнес Фридерик, втянув щеки и поджав губы, – разве можно передразнивать служителя церкви, да еще так часто? Это грешно!

– Ксендз! Ксендз! Вылитый Загреба! Как тебе удается копировать эту высохшую мумию?

Мальчики попробовали сами изобразить ксендза, но не получалось. Не так-то просто и поджать губы и втянуть щеки одновременно, да еще говорить при этом, подражая его гнусавому голосу!