Анна Федорец - «Я надеюсь на милость бога...» А.А. Карзинкин как образец русского православного мецената

Знал ли Карзинкин, что его могут арестовать? Если и не знал наверняка, то догадываться уж точно мог — как догадывались об этом многие его знакомые. Когда ему советовали уехать из России, «он волновался: „Как же я могу бросить фабрику. Ведь они там все разорятся“. „Но вас арестуют“. Карзинкин улыбался немного таинственно. „Наши рабочие не дадут“, — говорил он не без гордости. Его действительно некоторое время не трогали. Он был избран в фабричный комитет и усердно работал там, пользуясь уважением даже рабочих-большевиков. Все это было возможно, разумеется, до поры до времени. Нашелся комиссар, который „убрал“ его и поселил в Бутырскую тюрьму почти на целый год».

Первый раз Карзинкина арестовали в начале августа 1920 года. Неделю спустя он сидел в камере Бутырской тюрьмы — вместе с видным коллекционером, также «классово чуждым буржуазным элементом» Д.И.Щукиным. «Я нахожусь в интеллигентной компании и вообще в прекрасных условиях», — сообщает Александр Андреевич А.В.Орешникову в письме от 8 сентября («прекрасные условия» — это когда к революционному празднику 7 ноября на арестантском столе появляются хлеб, молоко, масло! — А.Ф.) Приведенные выше строки пишет тюремный сиделец, впрочем, уже и на воле лишившийся семейного предприятия, собственного особняка, средств к существованию, наконец… Взамен утраченного материального благополучия у него появилось две комнатушки плюс возможность работать и получать жалованье в Историческом музее. Что ж, многие не располагали даже этим. Карзинкина «выручили» его увлечения — то, что он был нумизматом и имел отношение к музейному миру; теперь он стал частью этого мира. В 1918 году ему дали место музейного сотрудника, в 1920-м у Карзинкина, по тюремным обстоятельствам, прервался «стаж», затем его восстановили на службе.

Чего Александр Андреевич не лишился вовсе — так это бодрости духа, надежды на лучшее и… христианского смирения. Историкам повезло: в фондах Государственного исторического музея отложился комплекс писем Карзинкина к Орешникову, написанных бывшим коммерсантом в стенах тюремной камеры. Письма эти демонстрируют удивительное мужество и одновременно готовность смириться пред лицом Господа, дарующего человекам нелегкие испытания.

Так, во многих письмах Александра Андреевича видна твердая вера в милость Царя Небесного. «Не чувствуя за собою вины, я твердо надеюсь на милосердие Божие, на то, что Он не оставит меня и мою бедную семью и пошлет нам силу духа, чтобы с твердостью и безропотно перенести это испытание». Карзинкина беспокоит не столько его собственная будущность, сколько будущность его семьи. Он просит старшего друга не оставлять его жену и дочь нравственной поддержкой. Ведь пребывание отца семейства в тюрьме, по его же собственным словам, «создало для… бедной и милой жены непосильную физическую усталость (не говоря уже о нравственных муках!), неизбежную при ходьбе в такую даль, как от нас до Бутырок!». И далее: «Я боюсь, что эта усталость физическая в связи с нравственными страданиями — погубит ее, бедняжку! Но и в этом я надеюсь на милость Бога».

Единственная жалоба Карзинкина, обращенная к Орешникову, — на то, что время за решеткой «тянется удручающе медленно». Еще бы! Человек действия был лишен возможности трудиться, лишен свободы передвижения. Он не получал новых впечатлений — если не считать наблюдений над тюремной жизнью, — и, следовательно, живой, деятельный ум его оказался «на голодном пайке». А Карзинкин и будучи на свободе не любил напрасной траты времени… У Александра Андреевича немало поводов к унынию: семья бедствует, жена еле-еле зарабатывает на хлеб уроками в танцевальной школе, которую по всякий день могут закрыть из-за холода в классах; у дочери обнаружилась сердечная болезнь.

Но Карзинкин не падает духом. Мало в его письмах говорится о горестях, гораздо больше — о маленьких радостях заключенного. «Я много лежу читаю и думаю. Моя дорогая жена прислала мне Евангелие и еще несколько книг». Карзинкина интересует, как идет работа в музее. У него даже хватает силы духа и самодисциплины, чтобы вести в тюрьме научную деятельность — в надежде продолжить ее на свободе. «Я составил здесь хронологический перечень всех московских церквей, нужный мне для моей работы». Бывший миллионер трогательно благодарит Орешникова за посильную заботу о его семье, за устройство Аделины в театральное училище. По-видимому, тот же Орешников сумел достать бумагу «о поручительстве Алекс. Андре, от музея на поруки». Этот документ и вывел Карзинкина из тюремных стен. 2 (19) декабря 1920 года над ним состоялся суд, а 6 (23) декабря его уже выпустили на свободу.