Елена Тренина - “С той стороны зеркального стекла…” Из воспоминаний

Летом 1938 года мама и Арсений уехали на Волгу, а меня отправили в писательский детский пансионат — «Малеевку». На Волге они чуть не погибли. Заплыли далеко на лодке; внезапно началась буря с проливным дождем и сильным ветром. Грести становилось все труднее, ветер вырывал весла из рук Арсения, мама не успевала вычерпывать воду. Лодка почти вся наполнилась водой. Кругом грохотало и сверкало. Когда они добрались до берега, лодка была почти затоплена. Берег опустел, на помощь прийти было некому. Выйдя из лодки, они долго приходили в себя, мама считала их спасение чудом. Осенью этого же года Арсений уехал в командировку в Туркмению для перевода туркменского классика Кемине. Из Туркмении он привез маме в подарок «сюзане» — ковер, вышитый шелком, ручной работы, яркой расцветки, огромный, во всю стену. Очень любопытное предание связано с этими коврами. Ковер вышивают несколько поколений женщин, такая это трудоемкая работа. Кто дошивает его последним, оставляет кусок ткани свободным, не вышитым. Иначе считается, что «дошивает» свою жизнь. Себе Арсений привез красивый халат, необычного фасона. Очень широкий рукав в пройме и зауженный книзу. Ткань плотная, продольностеганая, с цветными продольными полосами от темно-лилового до светло-сиреневого. Халат был длинный, до самого пола. И еще привез пряжу из верблюжьей шерсти — теплую и мягкую. Из нее мама и няня навязали кучу вещей — Арсению свитер, несколько женских кофточек, варежки, носки, а мне еще шапочку и шарфик.

Часто приезжал к нам папа. Мы очень тосковали друг без друга. Привозил мне подарки и старался развлекать меня. Мы много ездили с ним в театры и кино. Смотрели «Синюю птицу» во МХАТе. Были в Большом театре на «Щелкунчике», «Снегурочке», «Царе Салтане».

В Москве тогда открылось «Стереокино», кажется, в к/т «Метрополь» или «Москва», где-то в центре, там на киносеансе выдавали очки с цветными стеклами, при помощи которых создавалась иллюзия объемных предметов, которые как бы «выплывали» с экрана в зрительный зал. Почему-то запомнилась большая рыба, она плыла прямо на меня с выпученными глазами и открытым ртом, которым хлопала так, как будто хотела меня проглотить.

Очень любила с папой ездить на такси по московским переулкам, где стояли старинные особняки. Папа очень интересно рассказывал об истории этих особняков и переулков: кем были хозяева особняков, почему названы так переулки. Возил меня в «Клуб писателей» — так в те времена назывался Дом литераторов, на утренники, кормил меня пирожными, там и тогда была замечательная кухня. Бывали в гостях у писателя В. Шкловского, с которым папа очень дружил, у писателя А. Ивича, с их дочкой Сонечкой я дружила с раннего детства, у писателя А. Марьямова, папиного друга. Там было два сына — Миша и Алик, почти моего возраста. С ними ходили в зоопарк. Пока мы бегали по аллеям от клетки к клетке, рассматривая зверей, наши папы играли в шахматы, которые брали с собой. Папа прекрасно играл в шахматы, видимо, его способность к анализу и логическому мышлению способствовала хорошей игре. Шахматами он был серьезно увлечен. Следил за матчами, покупал журналы, связанные с шахматами. Конечно, скамейка, на которой они располагались, обрастала «болельщиками», живо реагирующими на передвижение фигур.

Как-то в один прекрасный солнечный день приехал папа и сказал, что мы сегодня поедем в «Переделкино» в гости к Корнею Ивановичу Чуковскому, с которым папа дружил. Я, конечно, знала все сказки К. Чуковского, и мне было интересно увидеть известного писателя, книжками которого в стихах и прозе зачитывались все дети, — про мальчика Пенту и морских разбойников, про девочку Лялю, которая «в парке гуляла одна».

Поскольку меня в детстве тоже называли Лялей, мне особо интересно было увидеть К. Чуковского. Я надела красивое розовое шелковое платье, все в воланах, сзади пояс завязывался большим бантом, и розовые кожаные туфли с меленькими золотыми пряжками на ремешках. Я казалась себе очень нарядной. Мама сказала, что будет жарко и надо надеть что-нибудь полегче. Я не послушалась и потом пожалела. Корней Иванович принял нас очень радушно. Мне он понравился — высокий, смешной, похожий на свои шаржи, с веселыми глазами. Он сказал, что знает, — меня зовут Ляля и что, значит, его книжка и про меня тоже. Потом мы пили чай на террасе. Папа с Чуковским вели бесконечные разговоры о литературе, а я изнывала от жары и духоты, и, даже когда вышла в сад, не стало легче. Я мечтала только об одном — скорее все сбросить и залезть в воду. Прощаясь с нами, Чуковский подарил мне книжку, ту самую, про Лялю (со своим автографом).