Николай Долгополов - Абель — Фишер

14 апреля 1939 года

Вилли Фишер — жене

«…Получил твое письмо из Тюмени…

Во-первых, о деньгах: мы заняли уже 420 руб. 16-го я должен получить около 360 р., но желательно было бы отдать долг Герде 120 р., т. ч. останется 240. Как-нибудь протянем. Очень не хочется продавать твое платье, ведь у меня с ним так много связано… и это ведь единственное платье, которое у тебя есть (имеется в виду приличное платье, выходное), которое ты еще не одевала, идя куда-нибудь со мной. Очень жалко и обидно…

…Теперь об арфе (из поездки за рубеж они привезли американскую арфу, которая сгорела при пожаре в Центральном детском театре — был суд. — Н. Д.). Вчера была экспертиза, выступал Чертков, из себя выдавил 25.000. Говорил с арфистами — они говорят, что мало. Не знаю, что и делать. Конечно, такую арфу не купишь за 25.000…

…Сейчас спросил у Кап. Ив. (бабушки), сколько у нее осталось денег — оказывается 17 руб. Достал еще 30 и надеемся до 16-го протянуть. За квартиру мы полностью заплатили, но долгов у нас с тобой куча — 2.500. Клавде за дачу, 120 — Герде и, наверное, еще наберется. А за дачу надо заплатить еще 2000 р. Положение пиковое. Да еще предстоит ремонт дачи. Придется нам с тобой здорово экономить. А если мы продадим амер. арфу за 25.000, то пока не купим хоть какую-то арфу для тебя — эти деньги трогать нельзя. Что останется, распределим как нужно. Это твердо, Эля. Тебе нельзя терять свою работу. Вдруг со мной что-нибудь случится?! Скучное вышло письмо, но на душе тоскливо и тяжело…»

16 апреля 1939 года

Вильям Фишер — жене

«…Был только что в Палате. Относил перевод. И тут мне преподнесли сюрприз. Ввиду того, что я сейчас нигде не работаю, они должны сообщать о моем заработке финансисту. Я передал своим заказчикам, что пока этот вопрос улажен не будет, я отказываюсь от работы. Пусть Палата оформит все как положено, если они в этом заинтересованы…»

(В это время он работал внештатно (подрабатывал) в Торговой палате переводчиком.)

Весна 1939 года

Письмо Вилли Фишера жене Эле, уехавшей на гастроли со своим оркестром

«…Сейчас думаю о том, что будем делать летом. Хорошо было бы действительно поехать подальше в глушь, забрать еды, краски, удочку и т. д., поехать туда, где можно никого не увидеть. Хочется немного отдохнуть на природе, где никто не мешает тебе своими разговорами, где можно просто вздохнуть полной грудью чистого воздуха, где не надо считаться с мнением кого-либо другого, просто вести себя как хочешь… А пока мне необходимо искать постоянную работу, т. к. с деньгами у нас не так-то шикарно, а арфовые деньги — когда мы их получим — нужно будет беречь, покуда не купим тебе инструмента. Без арфы никак нельзя…

На даче я думаю сделать беседку из хмеля или чего-либо другого быстрорастущего, чтобы иметь уголок, защищенный от чужих взоров. А еще я все-таки хочу заняться рисованием фигур, а ты будешь моей натурщицей. Недавно я смотрел твои снимки и думаю, что надо было бы еще сделать в отношении твоей фигуры. А ты мне не очень-то веришь. Но при небольшом усилии с твоей стороны можно иметь действительно хорошую фигуру. А ты, мне кажется, придерживаешься такой точки зрения, что для того, чтобы мне нравиться, не нужно прикладывать какие-либо усилия. Но ведь если я тебя прошу что-либо сделать в этом смысле, то это лишь для того, чтобы ты была лучше и дороже в моих глазах. Разве это плохо? Вообще должен тебе признаться, что хочется видеть тебя и хорошо одетой и красивой.

…Мы с тобой еще мало жили для себя по-настоящему, именно для себя. Сейчас, конечно, полностью отдаться себе мы не можем. Есть Эвуня и Лида, о которых нельзя забывать. Но с другой стороны, подчиняя все им, мы их чрезмерно балуем, а этого бы не следовало делать.

Когда я рассматривал твои снимки, то представлял тебя в разных одеждах (описывает, что необходимо сшить из одежды для Эли, даже подробно фасон и из какого материала)… И Лидусе с Эвуней надо что-нибудь сделать. Но на этот счет у тебя фантазия и так хорошо работает…

Об арфе не беспокойся, хлопочу и бегаю всюду, где нужно…»

Из письма Вилли Фишера — жене

«…Сейчас Эвуня у Були (напомню, Буля — это Любовь Васильевна — мать Фишера. — Н. Д.). Буля очень просила, чтобы Эвуня погостила у нее, т. к. ей очень тяжело в связи с болезнью папы. Он очень плох. Она была у него в больнице в выходной день. Он заговаривается, глаза часто делаются бессмысленными, надежды, видимо, нет никакой. Очень жаль его…»

10 октября 1940 года