Николай Долгополов - Абель — Фишер

— Отношения были очень дружественные. У нас дома много рисунков Рудольфа Ивановича, включая новогодние открытки, которые он сначала сам рисовал, а потом писал на них поздравления.

— И странно: подписывался почти всегда Абелем.

— Именно так. Мы с отцом бывали у Абеля и на даче. Первый раз во время съемок, зимой. Там был любимец Рудольфа Ивановича — сиамский кот, который сидел на шкафу возле двери. Каждого входящего он бил лапой по голове. У папы волос не было, и ранки, скажу я вам, оставались достаточно глубокие. Рудольф Иванович очень любил курить папиросы. Одну за другой. И все время что-то вертел в руках. Это не ручка была, какие-то предметы.

— А как он вас называл?

— Вы не поверите — Августейший! Ко мне очень надолго прилепилось это имя, так меня, совсем мальчишку, называли во дворе. И Рудольф Иванович тоже. Позже меня переименовали в Чингисхайма, мама-то — татарка. Как-то зимой я прожил у них три месяца на даче. Отец считал, что мне в том юном школьном возрасте пора было определяться с будущей профессией. По предложению Рудольфа Ивановича меня послали туда, на дачу — чтобы пожил там, набрался самостоятельности, чтобы ко мне пригляделись. Было это где-то в конце 1960-х…

— И как общались с Рудольфом Ивановичем?

— Он смотрел, как у него на даче я выполнял школьные домашние задание. Нужно было — помогал. Каждое утро, как и я, ездил в Москву на электричке. Я в школу — раньше, он на службу — чуть позже.

— Бывал я на даче. От станции все-таки прилично. И тем более зимой…

— Но мы ходили, ничего страшного. Меня папа держал в очень большой строгости. И Рудольф Иванович был человек серьезный. Он все время чем-то себя занимал. Не сидел без дела. Дома носил простые брюки — но не тренировочные, а удобные, широкие. Обычно фланелевые рубашки темных тонов, тапочки. Много читал… Меня поселили внизу, слева было что-то типа кухни. Справа стояла клетка — в ней ворона с перебитым крылом.

— Звали Карлушей, как рассказывали мне дочери.

— У Рудольфа Ивановича складывались хорошие отношения с кошками, собаками, животными.

— Правда ли, что он говорил с акцентом?

— Иногда, когда что-то его, видно, расстраивало, легкий акцент проскальзывал. Я назвал бы его прибалтийским. Так говорят по-русски прибалты. Но это — в редких случаях. В «Мертвом сезоне» он сам себя озвучивал.

Был и более поздний период встреч. Это когда у отца случился инфаркт и он лежал в реанимации — первый этаж шестого корпуса института Склифосовского. А в Москве карантин из-за гриппа. По-моему, самое начало 1970 года. И никого не пускали. Но когда пришел Рудольф Иванович — никаких препятствий. Был он в своем пальто серого цвета с каракулевым воротником. Принес в авоське продукты и две бутылки, заткнутые розово-фиолетовым напальчником. Он сказал отцу, что это сок черноплодной рябины, который очень помогает.

— Как же он в реанимацию да еще при карантине прошел?

— В этом и феномен! Никто из сестер даже не остановил его. Потом моя мама, которая работала в другом отделении Склифа, все интересовалась, как же пропустили. И медсестры отвечали: были уверены, это какой-то сотрудник из Склифосовского. Или врач, профессор, который пришел осмотреть отца.

— Тихий человек, проходивший сквозь стены…

— Тихий и совершенно неприметный. Абсолютно неброский. Отец просил Савву Кулиша повторить образ Рудольфа Ивановича именно в одежде Баниониса в «Мертвом сезоне» — и там строгая белая рубашка, галстук, никаких выпендрежных вещей. Но я помню, как он жаловался отцу, что после «Мертвого сезона» его стали узнавать в электричке.

— Для съемок в фильме ему сделали нашлепку. Я сначала думал, чтобы не узнали враги. Но все было прозаичнее — нельзя было в те годы сниматься в кино лысым. Вот Рудольфа Ивановича и загримировали. Вообще мне Эвелина Вильямовна рассказывала, что первая серия им с Беном — Молодым нравилась, потому что напоминала то, чем они действительно занимались, а вот вторая, с погонями… Абель считал, что там, где начинаются погони и стрельбы, разведка заканчивается.

— Картину «Мертвый сезон» вообще запускали как одну серию, а Саввой Кулишом был снят материал аж на четыре. В титрах папа стоит как автор сценария под фамилией Владимиров. Но он принимал активное участие в монтаже.

— Были какие-то замечания, творческие споры?

— Я помню одно. Папа пригласил Конона Трофимовича на киностудию на приемку сценария. Идет худсовет, все редакторы, которые читали сценарий, высказывают свои замечания. И по мере этого Молодый закипает. Это когда редакторы говорят, что, мол, так разведчик не поступает и какой порядок содержания заключенных в английских тюрьмах, надо бы уточнить. Спрашивают даже, проконсультировались ли сценаристы со своими героями. И тут Бен не выдержал. Он вскочил и сказал: «Эта картина обо мне!» — «Скажите, пожалуйста, вы уверены, что в английских тюрьмах не такой порядок?» — «А вы сами в какой сидели?» — «А я сидел в этой, в этой и в этой». На этом обсуждение закончилось. Вот это я точно помню.