Федор Фомин - Записки старого чекиста

В 1934 году Вячеслав Рудольфович ушел из жизни. Перестало биться сердце пламенного революционера, верного ученика Ленина, помощника и соратника Дзержинского.

Нас, чекистов, знавших «грозу буржуазии», «рыцаря революции» Дзержинского, всегда поражала в Феликсе Эдмундовиче его необычайная человечность, скромность, простота, душевное отношение к своим подчиненным, сотрудникам, к товарищам, ко всем, кто обращался к нему за советом или с просьбой. Это был человек большого, отзывчивого сердца. И все эти качества, которые были присущи ему самому, он очень настойчиво прививал, воспитывал и у своих подчиненных.

У всех, кому довелось общаться с Феликсом Эдмундовичем, навсегда осталась о нем добрая, светлая память.

Я хочу рассказать здесь не только о том, чему сам был свидетелем, но и о том, что рассказывали мне люди, встречавшиеся с Дзержинским. Пусть это будут разрозненные и, может быть, на первый взгляд не очень значительные эпизоды. Но ведь нам дорого, вплоть до мельчайших подробностей, все, что относится к славной жизни таких людей, как Дзержинский. Пусть же и эти маленькие штрихи послужат воссозданию в памяти потомков живого облика одного из самых преданных и самых благородных сынов ленинской партии.

Как-то, уже много лет спустя после гражданской войны, я встретился с бывшим инспектором политотдела 15-й армии И. Н. Гурвичем [5] Ныне И. Н. Гурвич — персональный пенсионер, проживает в Ленинграде. . Он рассказал мне об одном случае, который произошел с Феликсом Эдмундовичем в Польше в 1920 году.

В то время Ф. Э. Дзержинский был членом Польского ревкома и начальником тыла Юго-Западного фронта. Ему приходилось часто бывать в воинских частях, останавливаться на ночлег у местного населения. Однажды в местечке между Лидой и Белостоком остался он ночевать у одного старенького ксендза. Тот вначале смотрел на незваного гостя исподлобья и не желал даже разговаривать с красным начальником. Но вот Феликс Эдмундович заговорил по-польски со служанкой. Ксендз, не утерпев, присоединился к ним. Это был крайне словоохотливый старик. Слово за слово, и вот он уже подсаживается поближе к Ф. Э. Дзержинскому.

Вначале разговор не касался политики. Ксендз заговорил о неуважении современной молодежи к классикам польской литературы. Феликс Эдмундович хорошо знал произведения многих из них, но особенно любил он Адама Мицкевича. Вспомнив о нем, Феликс Эдмундович с чувством прочитал на память некоторые строки великого поэта. Ксендз был просто очарован.

— Как приятно, — сказал он, — встретить у большевиков такого образованного, культурного человека, да еще из наших, из поляков. Среди красных такие не часто попадаются. Вот, к примеру, есть у них там в Москве чекист Дзержинский — тоже поляк. Так ведь как только земля носит такого: сколько он, говорят, народу погубил! Все тюрьмы полны, кого посадил, а кого и расстрелял!

Феликс Эдмундович внимательно слушал, не перебивал да еш, е иногда и поддакивал:

— Да, да, бывали у Дзержинского такие случаи: и в тюрьмы сажал и расстреливал.

Ксендз, обрадованный, что его слушают так внимательно и даже соглашаются, продолжает все откровеннее ругать и Дзержинского и ЧК. Уж такого-де лиходея, антихриста, как Дзержинский, и на свете не бывало.

Служанка поставила на стол ужин. Ксендз велел принести бутылочку наливки. Но Феликс Эдмундович от вина отказался, а довольствовался чаем.

Ксендз не мог нарадоваться на своего квартиранта.

Утром Феликс Эдмундович должен был уехать. Он позвал хозяина и спросил, сколько с него причитается за ночлег и ужин.

Ксендз огорчился:

— Неужели вы уже уезжаете?

— Да, надо.

— Очень жаль. Редко с такими хорошими людьми приходится встречаться. Хоть вы и большевик, но, прямо скажу, удивительный вы человек: и душевный, и обходительный. Вы хоть свою фамилию скажите, чтобы я знал, с кем имел честь познакомиться. А может быть, еще и встретиться придется,

— Я Дзержинский.

— Дзержинский? — переспросил ксендз, меняясь в лице. Он пытался улыбаться, но это у него как-то криво получалось.

— Скажите, какое совпадение! А тот-то, чекист… ваш, значит, однофамилец? А может быть, и… родственник?

— Нет, не родственник. Я и есть тот самый чекист Дзержинский, о котором мы с вами вчера так любезно поговорили.

Услышав это, ксендз затрясся. Несколько мгновений он не мог произнести ни слова. Затем жалобно запричитал:

— Ой, что я наделал, что наделал! Что же мне теперь будет?