Елена Морозова - Калиостро

На следующий день супруг прекрасной римлянки пригласил Казанову позавтракать с ними, и хотя парочка показалась венецианцу весьма сомнительной, отчего появляться в их обществе у него желания не было никакого, любопытство пересилило и приглашение он принял. За завтраком Казанова спросил у Бальзамо о роде его занятий, и тот ответил, что зарабатывает на жизнь рисованием, используя только перо и черную краску. В сущности, сам он ничего не изобретает, а копирует гравюры и эстампы, причем его работы не отличишь от оригинала. Желая приободрить паломника, Казанова сказал, что, владея таким искусством, он может быть уверен, что всюду заработает себе на хлеб. «Так все говорят, и все ошибаются. Моим ремеслом не прокормишься», — возразил пилигрим. И добавил, что и в Риме, и в Неаполе он едва сводил концы с концами. Дабы продемонстрировать свое искусство, Бальзамо показал «изготовленные им веера, краше которых и вообразить нельзя. Они были нарисованы тушью, а казались гравюрами. Чтобы окончательно убедить меня, он извлек копию Рембрандта, что была, коли возможно, краше оригинала. Талант его был несомненный, а меж тем он клялся, что ему на жизнь не хватает. Он был из породы гениальных лентяев, что предпочитают бродяжничать, а не трудиться. Я предложил ему луидор за веер, но он отказался, прося принять его в дар и устроить для них за табльдотом сбор пожертвований, ибо послезавтра они хотели ехать».

Разумеется, очаровательная паломница не могла не увлечь великого соблазнителя Казанову, тем более что он сразу разглядел в ее облике нечто такое, что никак не вязалось с благочестием. Тем не менее, когда он предложил ей написать на карточке свое имя, она ответила, что писать не умеет, ибо в Риме девушек, коих воспитывают в понятиях чести и добродетели, не учат ни чтению, ни письму, дабы они не могли ни писать любовных записочек, ни читать их. «А что ей еще остается при таком супруге, как не быть добродетельной? — подумал Казанова. — Ведь он глаз с нее не спускает!» И не рискнув вступить в соперничество с темпераментным соотечественником, отечески попрощался с молодой парой.

На следующий день прекрасная паломница явилась в комнату к Казанове и попросила у него рекомендательные письма в Авиньон, куда лежал их путь; Казанова написал два — одно банкиру, другое трактирщику, то есть людям, чьи услуги более всего нужны путникам. Вечером красавица вернула письмо к банкиру, ибо, как сказал супруг, оно им не понадобится. Возвращая Казанове записку, она просила как следует проверить, та ли эта записка. Внимательно перечитав текст, Казанова не заметил ничего необычного; тут паломница рассмеялась и достала из кармана еще одно письмо, точно такое же, и сказала, что это и есть оригинал, а поначалу она показала ему копию, выполненную ее супругом. Знаменитый авантюрист не поверил; тогда красавица позвала мужа, и тот подтвердил ее слова. «Я долго восторгался его умением, присовокупив, что он может извлечь из него немалую выгоду; но действовать надлежит с превеликой осторожностью, а то можно и головы лишиться». Ведь в те времена за подлог можно было угодить на виселицу.

«Сейчас, когда я пишу эти строки, — завершал свой пассаж Казанова, — Калиостро находится в тюрьме, откуда он, скорее всего, уже никогда не выйдет, а жена его, полагаю, обрела покой в одном из монастырей».

Но ранее оба авантюриста встретились еще раз — в 1787 году в Венеции, куда Джузеппе Бальзамо, он же граф Калиостро, и Лоренца, она же графиня Калиостро, прибыли проездом из Неаполя. Супруги Калиостро поразили своих поклонников роскошью платья, сверкали дорогими перстнями, разъезжали в собственной карете и остановились в лучшей гостинице, в то время как Казанова донашивал некогда лучший, но с тех пор успевший вытереться на локтях фрак и столь же потертые бархатные кюлоты; работал же бывший авантюрист штатным осведомителем инквизиции. Тем не менее оба мужчины быстро нашли общий язык, и в течение нескольких дней Казанова возил знаменитую пару по каналам, показывая красоты своего родного и любимого города (за право вернуться в который ему пришлось стать доносчиком). Говорят, престарелый Казанова пытался выведать у Калиостро его тайны — то ли масонские, то ли чародейские, дабы потом — по долгу службы! — донести на него инквизиции. Но магистр умел хранить свои тайны и приучил не болтать собственную супругу, так что осведомителю ничего не оставалось, как в очередной раз сочинить отсебятину. И все же, несмотря на свое малопочтенное занятие, Казанова посоветовал Калиостро держаться подальше от Рима. В ответ Калиостро кивнул и тотчас забыл о предупреждении престарелого ловеласа. Но Лоренца, похоже, не забыла.